И вот теперь мне говорят, что все это ложь…
Седой воин резко вскинул голову, глаза вспыхнули.
— Так они и хотели, чтобы ты думал.
Где-то за спиной захлопнулась дверь. Никита замер, не решаясь
подойти ближе.
А незнакомец с седыми висками шагнул вперед, впиваясь в меня
взглядом:
— Ты готов услышать правду?
Ветер внезапно стих, будто затаив дыхание.
Дым от лучины плясал в затхлом воздухе, корчась уродливыми
тенями на почерневших бревенчатых стенах. Мы сидели в тесной
горнице Никиты, пятеро чужих и один преданный: я, Велена, Святослав
и трое теней из прошлого - те, что назвались последними
дружинниками отца.
Горислав, седовласый воин с лицом, изрезанным шрамами глубже,
чем морщины, опустил на стол ржавый кинжал. Металл звякнул о
дубовую доску, будто крикнув после долгого молчания. На рукояти
ощерилась волчья голова - наш родовой знак, но изуродованный,
залитый бурыми пятнами старой крови.
— Твой отец погиб не случайно, — проскрипел Горислав, впиваясь в
меня взглядом, будто проверяя, выдержу ли. — И не только от рук
Добрыничей...
Воздух в горнице вдруг стал густым, как болотная жижа. Кровь
вскипела, ударив в виски, и волк внутри зарычал, учуяв запах лжи,
переплетенной с предательством. Кулаки сжались до хруста
костей.
— Говори. — Мой голос не принадлежал мне — низкий, звериный, на
грани рыка.
Велена втянула воздух, Святослав прикрыл глаза, будто заранее
зная, что услышит.
Горислав обменялся долгим взглядом с товарищами, словно в
последний раз проверяя, стоит ли доверять мне эту тайну. Его глаза,
выцветшие от времени, но все еще острые, отражали трепетное пламя
лучины.
— В ту ночь нас было двадцать, — прошептал он, и в голосе его
слышался скрип старых ран. — Уцелели лишь трое.
Глухой стук разорвал тягостную тишину. Второй воин, коренастый,
с перебитым носом, бросил на стол изуродованную пряжку. Княжеский
герб на ней был почти стерт, но узнаваем — двуглавый сокол,
впившийся когтями в меч.
— Мы нашли ее на убийце, — прорычал он, шрам на щеке дернулся,
будто живой. — Вырвали вместе с куском плаща.
Святослав вздрогнул, словно от удара. Его пальцы непроизвольно
сжали край стола, выдавив в мягком дереве четкие следы ногтей.
— Это... это герб княжеских стремянных, — прошептал он, и голос
его внезапно осип, будто в горле застрял ком.
Тишина опустилась в горнице, тяжелая, как лезвие топора над
плахой. Даже треск лучины казался теперь громким, как выстрел.