Я лишь кивнул, ощущая, как тяжесть "Лютоволка" у бедра задает
новый, неумолимый ритм моим шагам. Каждый удар сердца отдавался
звоном в клинке, будто меч и я стали единым целым.
Где-то впереди, сквозь сплетение темных ветвей, пробивался
тусклый свет — то ли первые лучи рассвета, то ли зловещее зарево
пожаров, охвативших окрестные деревни. Кто знал... Кто мог теперь
знать что-то наверняка?
Велена шла впереди, ее стройная фигура мелькала между деревьями,
как тень. Нож в ее руке сверкал холодным блеском, становясь
продолжением ее воли, смертоносным и безжалостным.
Я чувствовал, как "Лютоволк" теплеет у бедра, словно живое
существо. Он подталкивал меня вперед, напоминая о долге, о мести, о
крови, которая еще должна быть пролита. Меч помнил. Меч
требовал.
Они думали, что убили волка. Ошибались.
Они лишь разбудили стаю.
Где-то совсем близко раздался волчий вой — то ли настоящий, то
ли нам только почудилось. Но это уже не имело значения.
Лес расступился перед нами, словно живое существо, пропуская
своих детей. Столетние дубы склонили ветви, образуя темный коридор,
а под ногами хрустел мерзлый мох, приглушая наши шаги. Воздух был
наполнен гулом погони – то приближающимся, то вновь теряющимся в
шелесте листвы, будто сам лес играл с преследователями, сбивая их
со следа.
Горислав хрипел у меня за спиной, его прерывистое дыхание
обжигало шею горячими струйками:
— На... север... — каждый выдох давался ему с нечеловеческим
усилием, — к... Старому... Дубу... Там... твой...
Внезапно его тело обмякло, став непомерно тяжелым. Я замер,
ощущая, как последние крупицы жизни покидают старика. Его пальцы
разжались в последнем спазме, выпуская потускневший свинцовый
медальон, который с глухим стуком упал в грязь, будто сама земля не
хотела принимать эту реликвию.
Велена молниеносно подхватила оберег, и в ее глазах вспыхнуло
нечто большее, чем просто узнавание:
— Клянусь богами... Это личный герб княгини Ирины... — ее голос
дрогнул, — Твоей... матери...
Святослав резко обернулся, его уши, привыкшие к лесным звукам,
уловили то, что еще не слышали мы:
— Собак спустили! Чертовы загонщики!
Мои пальцы сомкнулись на рукояти "Лютоволка" в смертельной
хватке. Древние руны на клинке вспыхнули багровым светом, прожигая
кожу сквозь ткань. Меч знал. Помнил. Требовал продолжения. Его
дрожь передавалась мне, наполняя жилы расплавленным свинцом
ярости.