– Что это? – спросил я, чувствуя, как "Лютоволк" на моем поясе
напрягся, будто живой.
Марена оскалилась, обнажив жалкий обломок единственного
уцелевшего зуба. Ее губы растянулись в гримасе, которую можно было
принять за улыбку, если бы не безумие, мерцающее в глубине ее
мутных глаз.
– Правда, – прошипела она. – Горькая, как сама смерть, но пей –
не отравишься. Только не вздумай выплюнуть... Она этого не
любит.
Я поднес чашу к губам. Велена сделала предостерегающий жест, но
было уже поздно. Святослав замер, его пальцы непроизвольно сжали
рукоять меча.
Я сделал глоток.
Мир взорвался.
Видение.
Я стою в княжеской гриднице, но реальность вокруг меня
пульсирует и мерцает, как отражение в воде, в которую бросили
камень. Стены дышат, факелы горят неестественно медленно, а голоса
доносятся словно из-под толстого слоя ваты. Каждый звук приходит с
опозданием, размазываясь в воздухе, как чернильная клякса на
пергаменте.
Отец — живой, настоящий, не призрак моих воспоминаний — стоит на
коленях перед княжеским троном. Его могучая спина, обычно гордо
расправленная, сейчас согнута под невидимым грузом. Лицо изувечено
побоями: левый глаз заплыл, губа рассечена, а по щеке стекает алая
дорожка, капая на резные узоры дубового пола. Но в его уцелевшем
глазу плещется неукротимая ярость — та самая, что я видел в
последний раз перед...
— Ты предал нас! — ревёт князь, и его голос звучит
неестественно, будто накладывается сам на себя. Он швыряет в отца
пергаментный свиток, который разворачивается в полёте, обнажая
аккуратные строки доноса. — Своих же продал! Ради чего? Ради
власти? Ради золота?
Свиток с шуршанием падает к ногам отца. Он делает резкое
движение — не защитное, а скорее яростное — и хватает пергамент.
Его пальцы, обычно такие точные и уверенные, сейчас дрожат,
оставляя кровавые отпечатки на тонкой коже.
— Это ложь! — Отец перехватывает свиток, судорожно разворачивает
его до конца. Глаз его бешено бегает по строчкам, будто ищет что-то
конкретное. — Подделка! Дело рук Громовых... Видишь, здесь, в конце
— печать не та! Настоящая княжеская печать имеет трещину у когтя
левого сокола, а эта...
Князь глух к его словам. Его лицо, обычно такое выразительное,
сейчас напоминает каменную маску. Только пальцы, сжимающие
подлокотники трона до хруста, выдают внутреннюю бурю.