Седой ждал.
Лес встретил нас могильным молчанием.
Не той привычной тишиной, что окутывает спящие деревья, а
тяжелым, давящим безмолвием, будто сама природа замерла в ожидании.
Даже воздух казался густым, неподвижным, насыщенным чем-то
нездешним. Ни шелеста листьев, ни криков ночных птиц — ничего.
Только звенящая пустота, словно лес вымер за мгновение до нашего
прихода.
Ветер, обычно бесцеремонный гость в этих чащах, не смел
шевельнуть даже травинку. Ветви не качались, листва не дрожала —
всё застыло, как перед ударом топора палача.
Мы шли долго.
Сначала по едва заметной тропе, протоптанной не ногами, а чем-то
другим — чем-то, что не оставляло следов, но чувствовалось в каждом
шаге. Потом — сквозь колючие заросли, которые цеплялись за одежду,
царапали кожу, будто сам лес пытался нас остановить, отговорить,
предупредить.
Но мы шли.
Шли, потому что другого пути не было.
Наконец, Велена остановилась.
Перед нами открылась поляна, окружённая исполинскими дубами -
древними стражами, чьи узловатые корни уходили глубоко в землю,
словно цепкие пальцы, держащие саму память мира. Их кроны терялись
в небе, сливаясь с ночным мраком, образуя живой купол, сквозь
который не проникал даже лунный свет.
В центре этого природного святилища лежал камень – чёрный, как
беззвёздная пропасть, гладкий и холодный, будто высеченный из самой
пустоты. Его поверхность была испещрена рунами, которые
пульсировали тусклым, призрачным синим светом, словно биение сердца
чего-то древнего, дремлющего под землёй.
И на нём…
Он.
Седой.
Не волк. Не человек.
Нечто древнее и непостижимое, существующее вне времени и законов
смертных.
Его шерсть сияла белизной первого снега, но это не было
следствием старости – это был отблеск его сущности, мощи, которая
пронизывала каждую его частицу, делая его одновременно реальным и
мифическим. Глаза – два раскалённых уголька, горящих в
непроницаемой тьме, вбирающих в себя всё вокруг, но не дающих
ничего взамен.
Когда он поднял голову, воздух задрожал, искривился, словно
пространство не могло вынести его присутствия. Земля под его лапами
покрылась инеем, расползающимся кругами, а ветер – тот самый, что
боялся шевельнуть листву, – завыл, как загнанный зверь, обтекая
его, но не смея коснуться.
Он вдохнул, и мир затаил дыхание.
— Мирослав Ольхович.