Мы шли сквозь чащу, и с каждым шагом мир вокруг неуловимо
менялся.
Деревья вытягивались ввысь, их стволы темнели, покрываясь
глубокими морщинами веков. Ветви сплетались над головой, образуя
свод, сквозь который не пробивался даже лунный свет. Воздух густел,
наполняясь запахом сырой земли, смолы и чего-то древнего — как
будто само время здесь текло медленнее, сохраняя отголоски эпох,
давно канувших в небытие.
Тени шевелились по краям зрения, принимая на мгновение очертания
то ли людей, то ли зверей, то ли чего-то иного. Земля под ногами
стала мягче, словно мы ступали не по почве, а по коже спящего
исполина.
Наконец, чаща расступилась, и мы вышли к озеру.
Но не к простому озеру.
Вода в нём была чёрной, как чернила, густой и неподвижной, будто
застывшей смолой. Она не отражала ни луну, ни звёзды — лишь
поглощала свет, превращая его в бездонную пустоту. Над самой
поверхностью стелился туман, но не белый, а зловещий синий,
мерцающий, словно звёздная пыль, собранная из давно угасших миров.
Он клубился, образуя странные узоры — то ли руны, то ли письмена,
то ли просто игра теней.
Седой замер на самом берегу, его могучая фигура отбрасывала
искажённую тень на водную гладь.
— Зеркало Предков.
Его голос прозвучал торжественно, почти как заклинание.
Я шагнул вперёд, навстречу судьбе, и увидел.
Не своё отражение.
Волка.
Огромного, с шерстью цвета лунного серебра, переливающейся, как
сталь под ударами молота. Его глаза горели — не просто светились, а
пылали, словно в них заключены были и ярость первых зим, и холодная
мудрость веков. В них читалась сила, способная разорвать мир, и в
то же время — терпение, способное ждать тысячелетиями.
— Это…
Голос сорвался. Я почувствовал, как что-то внутри меня
откликается на этот образ, как будто пробуждается, вырывается
наружу.
— Ты.
Седой произнёс это не как утверждение, а как приговор. Как
истину, от которой не убежать.
Я протянул руку, и в тот же миг водная гладь взорвалась.
Волны взметнулись ввысь, обретая очертания — тени воинов,
призраки древних битв, отголоски забытых клятв.
Каждая капля чёрной воды превращалась в мимолётный образ: мечи,
скрестившиеся в смертельном поединке; руки, сжимающиеся в
клятвенном пожатии; глаза, полные решимости перед последним
броском. История моего рода разворачивалась передо мной, написанная
не чернилами, а кровью и пеплом.