Толпа замерла, словно поражённая громом.
Тишина.
Потом — взрыв.
— Он… он побил Добрынича?!
— Да он даже не бил по-настоящему! Это же читерство!
Но я уже не слушал.
В глазах князя, сидевшего на возвышении, мелькнул холодный
интерес.
А в тени ворот, едва заметная, стояла девушка с мечом.
Велена.
Её губы шевельнулись, и я уловил шёпот, который не должен был
услышать:
— Интересно…
Я стоял над поверженным врагом, дрожа от ярости и
адреналина.
Впервые за этот проклятый день…
Я почувствовал себя живым.
Тишину разорвал новый вызов, прозвучавший как удар топора по
льду.
— Не думал, что Ольховичи ещё умеют драться! — голос, грубый как
наждак, прокатился по площади, заставляя толпу замерть на
мгновение.
Из первого ряда зрителей вышел настоящий зверь в человечьей
шкуре. Не изнеженный боярский щенок — а воин, выкованный в
настоящих битвах. Его плечи напоминали дубовые коряги, руки —
переплетённые корни векового дерева. Каждый шрам на его лице
рассказывал свою кровавую историю.
Он сбросил потрёпанный плащ, обнажив торс, покрытый синеватыми
татуировками старых дружин. За поясом — два кривых ножа, их лезвия
тускло блестели, словно лизанные языками пламени.
— Лука, — бросил он, вращая плечами с хрустом разминаемых
суставов. — Бывший дружинник княжеской дружины. Посмотрим, на что
способен последний Ольхович.
Толпа взорвалась гулом, как растревоженный улей. В воздухе повис
резкий запах:
Кислый пот страха
Медная кровь
Дым от факелов
Лука плюнул под ноги, слюна смешалась с грязью. Его глаза — две
узкие щели — буравили меня взглядом, выискивая слабости.
— Ну что, щенок? — оскалился он, обнажая три золотых зуба среди
почерневших. — Покажи, чему тебя учил твой папашка перед тем, как
сдох в канаве!
Толпа ахнула. Даже князь приподнял бровь.
Но я уже видел его игру.
Правая нога чуть коротит — старая рана
Левый кулак сжат туже — значит бьёт им реже, но сильнее
Глаза бегают — ищет слабину.
Я сбросил остатки рубахи, обнажив жилистое тело, покрытое
свежими и старыми шрамами.
— Ольховичи, — прохрипел я, — никогда не умирают первыми.
Лука зарычал, как медведь, и рванул вперёд, поднимая тучи
пыли.
Неожиданный рывок – и его кулак, тяжёлый, как кузнечный молот,
врезался мне в живот. Воздух вырвался из лёгких со свистом, я
согнулся пополам, но устоял, впившись пальцами в его запястье.