И было в бандитской казне почти три тысячи рублей. Пять сотен
будут переданы родственникам погибших солдат. Получится, что семьи,
которые, если так можно сказать, уже вычеркнули ставших солдатами
родственников из своей памяти, неожиданно получат для себя целое
состояние, если оценивать крестьянскими потребностями.
Сто двадцать рублей — это добрый конь, хороший дом, корова и
несколько свиней, кур с два десятка. То есть — полноценное, вполне
обеспеченное крестьянское хозяйство.
И пусть мои бойцы видят, как я беспокоюсь за них и отдаю должное
всем, кто за меня умирает. Такими действиями я смогу создать из
роты такое сообщество, сплочённую команду, которая сможет решать
даже очень сложные задачи.
— Ваше высокоблагородие, ещё одно письмо доставили, — сказал
Кашин, протягивая мне лист бумаги.
Отчего-то я нетерпеливо брал это письмо, еще и не рассмотрев, от
кого оно. Писала Анна… Та, которой придумали ужасное отчество
«Леопольдовна». Или только у меня есть некоторые ассоциации не
совсем серьёзные с этим именем? Кажется, что оно “кошачье”.
Анна Леопольдовна написала, что она обеспокоена моим состоянием
здоровья, желает мне выздоровления, а также найти всех виновных. И
далее, и далее… А ведь я не ранен. Она, возможно, считает, что я
уже на грани жизни и смерти? Ну так недавно и лежал я почти что без
памяти. Вот только частичная амнезия была связана с тем, что я
предавался чувствам и эмоциям, и любил свою… даже не знаю, кто для
меня сейчас Марта.
И нарочно не придумал бы серию сюжетов, чтобы влюбить в себя
впечатлительную девушку. Она думает обо мне. Потом обязательно
узнает, кто покушался на мою жизнь. Порыдает в подушку по своему
саксонцу, да будет теперь думать обо мне. Хотели Бирон с
императрицей меня свести с Анной Леопольдовной, наверняка, считая,
что связи никакой не будет, так как я на поводке. У них это
получилось.
Я думал, что в те дни, что я ещё здесь, меня всё-таки затаскают
по различным разбирательствам, тот же Ушаков потребует что-то
рассказать под протокол. Но ошибся. Никому, по сути, и не нужно
было заниматься разбирательством в деле о моём покушении.
Напротив, Ушаков даже потребовал, чтобы я не порол горячку, не
искал Ленара.
Я прекрасно понимал, что саксонца мне не отдадут. Это – дело
политическое. Убить саксонского, по совместительству уже считай,
что и польского дворянина – скандал серьезный. Почти уверен, что
едва я уеду в башкирские земли, Линар обязательно вернётся в
Россию. Когда поймёт, что опасность для него миновала, и возьмёт
даже, возможно, какие-то гарантии безопасности у русской
Императрицы.