Собственные торговые дворы в
Петербурге и Москве, в Нижнем, в Казани, Царицыне, Рязани,
Костроме, Архангельске. Собственные особняки в обеих столицах.
Постоянные представители фирмы в Торговой палате, в Берг-коллегии,
в военном и других ведомствах.
Атаман лесной голытьбы
Андрейка-барчук живал в землянках и шалашах, и когда-то был
доволен, если его головорезам удавалось обобрать вшивого
коробейника. Ныне он лесной царь, и как всякому царю, ему необходим
почет и слава.
Для того и лились на свадьбе реки
шампанеи, романеи и токайского. Для того и потешали гостей
собственные комедианты. Для того и сверкали над гусевской цитаделью
огненные фонтаны и карусели. Поэтому и расточал так щедро
улыбки и золото Андрей Родионович, что ему до зарезу нужна была
известность.
Чем она ярче и громче, тем шире путь
в заветные верха. Чем виднее фабричное клеймо, тем больше прибытку
сулит оно хозяину. Что же касается свадебных расходов,
так они завтра же окупятся кровавым потом работных.
Двойная выгода!
Была и еще одна выгода, которая если
и не сулила прямых барышей, все же принималась в расчет
дальновидным хозяином Приокского горного округа.
Памятуя о сословной щепетильности
невесты и о ее высоких понятиях, Андрей Родионович Баташов
решил ослепить Глашеньку блеском своего торжества. Пусть
гордая дворянская дочь поймет, под чью могучую руку она становится.
Он здесь царь, признанный всеми, и только рядом с ним она может
стать царицей.
Будь другая на месте Глашеньки —
может быть, именно так все бы и случилось. Но блеск и пышность
посвященного ей празднества только отталкивали девушку.
Громкая музыка, звон бокалов, веселый
говор гостей, их озорные выкрики "Горько!", жаркие поцелуи
жениха — все это воспринималось притупленными чувствами Глашеньки
как бесконечно долгий кошмар.
Но вот ее отвели в спальню.
Сенные девушки приступили к
торжественному ритуалу раздевания невесты, но нетерпеливый жених
грубо вытолкнул их вон.
Миг — и разодранный шелк роскошной
рубашки свалился на ковер. Еще миг — и хрупкое тело невесты
оказалось распластанным под тяжелым телом мужа.
Долго ли продолжалась эта ночь,
Глашенька не знала. Она потеряла всякое представление о времени.
Оно то останавливалось совсем, то проносилось с ужасающей
быстротой. И когда супруг, наконец, оставил ее, она долго лежала
в полнейшем изнеможении, ничего не чувствуя, ничего
не соображая.