Нет, вовсе не побои и пытки отшибли у
него зрение, обоняние и все другие чувства. Последние дни он жил
как барин. За ним ухаживали, как за больным ребенком. Он спал в
чистой постели. Пил вкусные бульоны. Глотал какие-то пилюли.
Читал французский рыцарский роман и трижды в неделю подвергался
тщательному осмотру лекаря из немцев.
Одним словом, все говорило о том, что
купец-разбойник сжалился, наконец, над своим пленником и собирается
дать ему свободу.
Но сегодня... Сегодня случилось
такое, о чем без содрогания и вспомнить нельзя. Да полно, было ли
это? Разве только во сне.
Сегодня, вскоре же после ухода врача,
в комнату, где содержался прекрасно чувствующий себя пациент немца,
неожиданно вошел "Сам". Подойдя к постели Квашнина, вежливо
осведомился:
— Как чувствует себя, ваше
благородие? Может, у вас нужда какая?
Нет, у пленника не было никаких
претензий к смягчившемуся тюремщику. Только одно желание поскорее
вернуться домой.
— Ах, вот как! — с сожалением
отозвался Баташов. — А я-то надеялся, что завтра вы окажете мне
честь своим присутствием на моей свадьбе. Жаль! Очень
жаль!
— На вашей свадьбе! — удивился
Квашнин. — На ком же вы женитесь?
— А вы не догадываетесь?
— Нет.
— На дворянской дочери Глафире
Артамоновне Дементьевой.
— На ком?!
— На Глашеньке Дементьевой, болван, —
гаркнул вдруг Баташов. — На твоей Глашеньке! Понял? Или на кулаках
растолковать?
На Глашеньке?!
— Что, не веришь? — усмехнулся
Баташов. — Думаешь, небось, тебя ждет. Как бы не так! Очень нужен
ей такой "красавчик". На-ка вот полюбуйся на себя, — с этими
словами торжествующий "жених" поднес сопернику овальное зеркало,
оправленное в литую бронзу.
— Вот, смотри, каков ты есть ангел.
Да ты гляди, гляди, пока дозволяю! Больше ведь не доведется в такие
штучки глядеть.
Зеркало!... Оно оказалось страшнее
даже известия о Глашенькиной свадьбе. Из него на Владимира
Петровича глянула такая образина, какой и во сне не привидится.
Половину лба занимало багровое
клеймо. Рот был безобразно огромным и страшно кривым. Один его угол
совсем не прикрывался и в образовавшуюся щель проглядывали
покалеченные верхние зубы. Зрелище было столь отвратительным, что
Квашнин не поверил.
Мерзавец обманывает. Подсунул портрет
какого-то громилы и пытается выдать его за зеркало.
— Ну, как, хорош? — насмешливо
спросил Андрей Родионович. — Такого молодца, поди, и на том свете
перепугаются. А ты еще Глашеньку собирался прельстить. Вот тебе и
"потомственный дворянин"! Небось, нынче же узнаешь, кто ты есть на
самом деле. Вот так-то, ваше благородие! Понял теперь?