Очнулся он на соломенном тюфяке под
ситцевым пологом. Сквозь поры ткани просвечивало солнце. По ней
ползали мухи, стараясь проникнуть под полог. Где-то сбоку, с
теневой стороны назойливо звенели комары. Во рту торчала тряпка.
Она мешала дышать и Вольдемар попытался вытолкнуть ее языком. Из
этого ничего не вышло. Тряпку держала в нужном положении
наружная повязка.
Он хотел ее сорвать, но и руки
оказались привязанными хотя и не столь туго, как на "операционном"
столе Прокофия. Ноги тоже спутаны.
Догадавшись, что он давно находится в
одном положении, может быть, много дней, Владимир Петрович
почувствовал, как одеревенели лопатки и шея, как ему необходимо
повернуть голову, чтобы улечься более удобно. Но и тут его постигла
неудача. Малейшее движение вызывало жгучую боль. Да голову и
невозможно повернуть, она туго перевязана вместе с добротным
изголовьем койки, на которой он лежал.
Здесь, под пологом, он находился
недели три. Его кормили, осторожно вводя в рот длинноносую воронку,
смазывая рот и лоб какими-то снадобьями. Потом опять передали
палачу.
На сей раз Прокофий привязал его к
своему столу вниз лицом. И тут несчастный ощутил нечеловеческую
боль, какой не чувствовал даже от раскаленного клейма. То было лишь
мгновенное прикосновение огня. А сейчас оно было длительным,
скребущим, достигающим самых глубин организма. Как будто с него
живого сдирали кожу.
В действительности так оно и было.
Ведь Андрей Родионович приказал Прокофию убрать родимое пятно с
лопатки Квашнина. И сделать это следовало так, чтобы на теле
пленника не осталось никакой метки.
Прокофий, при всем своем тупоумии,
был великим мастером своего ремесла. Он отлично
понимал, чего в данном случае хочет от него хозяин. Сделать
человека неузнаваемым, таким, чтобы и родная мать отреклась. И он
это сделал.
Как ни нежна, как ни тонка кожа на
теле дворянина, а и она состоит из отдельных слоев. И нужно снять
ее постепенно, послойно, чтобы оголенное от кожи мясо образовало
новую, ничем не отличающуюся от остальной, нетронутой, кожу.
Эту сложнейшую по технике исполнения
операцию Прокофий произвел в несколько приемов.
Соскоблит один слой, смажет чем-то, и даст отдохнуть
"пациенту". Потом примется за следующий слой. На это он
потратил не менее недели.
Квашнин, наверное, изошел бы от
истошного крика, искрошил бы вдребезги зубы, если бы
предусмотрительный кат не забивал ему рот кляпом. И истерзанному
юноше ничего не оставалось, как только мычать да жевать заполнившую
его рот тряпку.