Да, теперь Квашнин понял.
Он вдруг отчетливо вспомнил все, что случилось с ним за то
время, пока он находился в руках Баташова.
Вспомнил, с каким неумолимым
спокойствием кривоногое и косматое чудище, почему-то носящее
человеческую кличку Прокофия, распластало его на узком столе, туго
прикрутив под столом руки и ноги. Широкие, волосатые лапы этого
чудище казались сделанными из железа — и попавшей в них жертве
мысль о сопротивлении даже не приходила в голову.
Чудище распялило до
невозможности рот Вольдемара, загнав туда деревянную
распорку. Затем точными ударами маленького молотка сломало три
верхних зуба, а четвертый, нижний, выдрало клещами. Все это
делалось спокойно, не спеша, будто великое священнодействие.
Несмотря на нестерпимую боль, молодой
человек не мог кричать, как не мог и сплюнуть кровь, которой
буквально захлебывался. Мешала распорка, придавившая язык и
парализовавшая движения челюстных мышц.
Оказалось, однако, что это было
только начало, лишь прелюдия к тому, что ожидало его в дальнейшем.
Скосив глаза, несчастный к своему ужасу заметил, что волосатое
чудище достает что-то из пылающего рядом переносного горна. Вот оно
опять приблизилось к столу с распластанной жертвой — и тут...
Тут Владимир Петрович увидел... Нет, даже не увидел — всем своим
существом ощутил над своим лицом... раскаленную железину.
Боже!.. Вольдемар зажмурился. Все его
тело напряглось, как туго натянутая струна. Каждая частица существа
трепетала. Каждая дрожала от ужаса, моля о
милосердии, протестовала: нет-нет, не надо!
Но разве существует милосердие
там, где царит лесной владыка Баташов?
Даже на жесточайшего и свирепейшего
из земных царей — Ивана Грозного, в припадках
ярости истреблявшего не только семьи и роды, но и целые
города, находили минуты просветления, когда он отпускал даже
виновным их грехи, когда он каялся и молился, прося у Бога прощение
за безвинно пролитую кровь. Баташов не знал таких минут.
В отличие от Грозного, совершавшего
свои кровавые преступления в припадках паранойи, Андрей Родионович
руководствовался только трезвым расчетом. Он никогда ничего не
делал зря, а в том, что делал — никогда не сомневался. Не волновала
его и судьба гвардейца. И потому...
Испепеляющая молния вонзилась в мозг
юноши. Приторная вонь горелого мяса заполнила рот и легкие — и
Квашнин потерял сознание.