Кружка, правда, никогда не оставалась
совсем пустой, ибо святой отец отлично знал, тесто без закваски не
подходит. Стоит православному заметить, что его грош оказался
в кружке первым и единственным, и тогда следующий свой грош он
наверняка пронесет мимо и употребит на менее богоугодное
дело.
Однако, кружка, видно, все-таки
влияла на жизнь одинокого монаха. Это было заметно, как по его
румяной физиономии, так и по крепкому запаху "иерусалимской
слезы", постоянно исходившему от верного слуги господня.
Поговаривали даже, будто кое-кто
слыхивал в часовне не только молитвы, но и пьяные песни, а иногда и
женский смех. Последнее, конечно, надо отнести за счет досужей
выдумки злых языков.
Днем Исидор редко показывался из
чуланчика. Если не считать своей нужды, так вылезал он
оттуда лишь в двух случаях: когда поклониться
чудотворцу заходила аппетитная молодка или же когда в кружку
брякала штучка более увесистая, чем грош или денежка.
В этом отношении нашего монаха никто
не смог бы провести. Подобно опытному рыболову, что по натяжению
леса догадывается, какая рыбина клюнула его наживку, Исидор даже в
сильном похмелье сразу определял, какую монетку послал ему господь
Бог и его святой угодник.
Именно необычный звук в кружке и
пробудил сейчас отца Исидора. Упавший туда
предмет был значительно легче медного пятака, но судя
по мелодичному звону, раз в десять дороже. Полтина? Ого! Кто же это
швыряется такими знатными штучками?
Протерев заплывшие спросонья глаза,
повеселевший монах поспешил выглянуть в крохотное оконце
своей кельи и опять вынужден был воскликнуть "Ого".
Против часовни, привязанный к
молодому дубку, стоял оседланный конь. Высокие стати благородного
животного, дорогие седло и сбруя на нем говорили —
посетитель часовни не из простых.
Накинув старенькую рясу и нахлобучив
засаленную скуфейку, Исидор вылез из своей конуры.
Перед ним стоял такой же, как
он, здоровяк, только лет на десять помоложе и с бритым лицом.
На незнакомце был богатый синий камзол. За поясом два пистолета с
серебряной насечкой.
— Благослови, отче!
Монах осенил проезжего широким
архиерейским крестом:
— Благослови тебя бог, сын мой!
Оба изучающе взглянули друг на
друга.
— А что, отче, не скажешь ли, как мне
хозяина твоего повидать?
— Хозяина? — удивился монах. — Мой
хозяин — святая православная церковь Христова.