Тревога Злыдня оказалась напрасной.
Все обошлось как нельзя лучше и именно так, как говорил Андрейка. В
суме убитого приказчика, которую захватили злыдневцы, нашлась
действительно крупная пожива: 97 серебряных целкашей и 25
ассигнациями. Таких денег в те времена было достаточно, чтобы
открыть торговлю или завести небольшой промысел.
И получив такой куш, Злыдень поверил
в доброжелательство соседа-атамана. Откуда ему было знать, что
деньги, которые так легко достались его шайке, еще утром лежали в
ларчике Баташова, где вместо них лежит теперь расписка убитого
приказчика в получении этих денег от заводчика Баташова за
доставленные на стройку товары.
Так одна и та же сумма принесла
пройдохе двойную пользу: расплатился с купцом за купленный у
него товар и друзей преполезных приобрел.
Но тот, кто из дружбы хочет извлекать
выгоду, обязан эту дружбу крепить. И через некоторое время Баташов
повторил маневр. Только на этот раз никакого купецкого приказчика
под рукой не оказалось — и пришлось посылать на убой одного
из своих же работных.
Бывшему атаману это ничего не стоит.
Подозвал землекопа посолиднее на вид, сказал, что доволен им и
приблизить к себе желает. Дал лошадь и армяк, вручил суму с
деньгами, поручив отвезти ее тому же купцу Силантьеву. Остальное
произошло как по писанному.
Ведь Злыдень не любит оставлять
следов. Предупрежденные Андрейкой-барчуком, ватажники остановили
мнимого силантьевского приказчика и без лишних разговоров
прикончили несчастного.
Потом из тех же денег, что нашлись в
отнятой у него суме, заказали монаху Исидору заупокойную по
убиенном рабе божием Павле. Злыдень — атаман набожный. Он считал,
что души отправленных им на тот свет православных нельзя оставлять
без поминания, что подтверждает и святой отец. Конечно, говорит
Злыдень, было бы лучше, если бы можно было оставлять их
жить на грешной земле, но каждый отпущенный разбойниками —
это лишний свидетель против них. Поэтому гораздо
надежнее отслужить молебен по убиенному, чем оставить жертву
коптить небо.
Теперь у Злыдня уже не могло
оставаться сомнения в дружелюбии соседа-атамана. И Андрейка-барчук
без колебаний сам отправился в стан этого осторожного лесного
хозяина. На сей раз его посещение оказалось совсем необычным.
Встал перед злыдневцами никого не
признававший прежде атаман Барчук на колени, снял шапку, истово
перекрестил волосатую грудь, разодрал на себе рубаху, да и молвил
такое, чего и ожидать никто не мог: