— Что, выкуп!? — развеселился
Баташов. — Это за тебя-то выкуп? Ха-ха-ха! Да много ли ты стоишь? Я
сам тебя со всеми твоими потрохами куплю и выкуплю. Ишь ты, выкуп!
Ха-ха-ха!
Молодой человек задохнулся от
негодования. Такой неслыханной наглости, такого унижения своего
достоинства он не ожидал, и потому не нашел слов выразить свой
гнев.
А Андрей Родионович, более не обращая
внимания на пленника, крикнул:
— Эй, Прокофий, поди-ка сюда!
Подошел палач. Увидев это
чудище, лишь отдаленно напоминающее человеческое существо, юноша
отшатнулся.
— Слушай внимательно, — велел палачу
Баташов. — Вот это пятнышко с правой лопатки уберешь. Тройку зубов
передних тоже. Рот с одного боку подлиннее сделаешь. На лоб
клеймо. Понял?
Это был приговор судьбы, чего не мог
в эту минуту знать пленник. Поэтому он крикнул, пытаясь вырваться
из железных лап Прокофия:
— Не смеете! Я потомственный
дворянин!
— Будешь рабом моим потомственным, —
усмехнулся Баташов.
— Не смеешь, мужик!
Круглые глаза Андрея Родионовича
загорелись бешенством:
— Я все смею, щенок! Я заводчик у
матушки-государыни. Я железо плавлю, клады земные царице добываю.
Силы да богачества России множу. Понял? А ты? Чем твой род
дворянский на Руси славен?
Уходя, Баташов наказал палачу:
— Делай, как сказано. Орать будет —
придави совсем...
* * *
Потомственный раб... Злые,
обидные слова, брошенные в горячке спора в лицо пленнику, снова
пришли на ум Андрею Родионовичу, когда он после обхода своих
владений возвратился в служебный кабинет.
Черт подери, а ведь здорово сказано.
Крепко. Потомственный раб — наивернейшая мысль! Это же как
раз то самое, чего поначалу он не успел додумать. Кому-кому, а уж
себе-то самому можно признаться, что отдавая распоряжение схватить
гвардейца, он и сам еще толком не знал, как поступить с юнцом.
Теперь все встало на свои места.
Соперника со своей дороги он
столкнул. Но это лишь ближняя, малая цель, а Баташову не к лицу
довольствоваться малым. Если уж бить, так бить больно. Чтоб никогда
не зажило.
Щенок кичится своей принадлежностью к
привилегированную сословию. Это его самое больное место. На это
место и надо наступить. И топтать, топтать без пощады! Втоптать
гордеца в такую грязь, какой ни щелоком, ни купоросом не
замоешь.
Пусть забудет, кто он такой! Пусть и
думать не смеет о своем дворянстве. Пусть и себя самого и детей
своих считает извечными холопами кузнеца Тульской оружейной слободы
господина Баташова. Вот так!