– Это все по моей вине, – вдруг
сказал калека, – это я виноват.
– Ты? – удивилась она.
– Они искали меня. Я-то думал, что
хорошо схоронился, но они меня искали все эти годы. Страшно
подумать, сколько сил бросили на поиски, если всего за жалких пять
лет успели добраться до такой глуши.
– Они? Кто они? Кому ты сдался так
сильно, что из-за тебя людей огнем жгут?!
– Не твоего кметского ума дело, –
ровно ответил Бухтарь и посмотрел на девушку из-под нечесаных
волос, которые всегда падали на его глаза и лоб.
Привставшая было Румяна в страхе
плюхнулась обратно. Там, у ручья в темноте, когда Лех едва не
ударил Бухтаря, ей привиделось на краткий миг, будто глаза калеки
вспыхнули. На самый-самый краткий миг. Это так напугало ее, что
девица вскочила и схватила юношу за руку. Потом она убеждала себя,
что, конечно, лишь защищала однорукого старика, но именно в тот
самый миг она знала, что если Лех ударит Бухтаря, то с ним, с
Лехом, произойдет нечто страшное, и надо было любой ценой спасти
возлюбленного.
Вот и опять полыхнули глаза Бухтаря
лишь на краткий миг, но теперь Румяна была уверена.
– Ты… кто?
– Беглый магик, примеривший на себя
личину другого человека. Пять с лишним лет назад я случайно
встретил твоего отца, и так случилось, что спас его от смерти.
Помнишь, он ездил в Ирдлу на соревнования ковалей? Так вот на
обратном пути у его телеги сломалось колесо, он стал близ лесочка
вечерком, а как солнце зашло, на охоту вышли осклизни [Осклизень –
чудовище, сухопутный моллюск, охотится стаями, быстро катя свою
колесообразную раковину с помощью щупалец. Ядовит, плюется
кислотой. – Здесь и далее примеч. авт.]. К его удаче рядом случился
я. В благодарность Дорот, узнавший, что я бродяга, позвал к себе.
Как я у вас в Пьянокамне прижился, ты знаешь, а вот теперь пора
уходить. Беда слишком близко подобралась, еще чуть-чуть – и она
заявилась бы прямо сюда.
Они сидели молча – мрачный Бухтарь,
тянувший козье молоко, и бледная Румяна, смотревшая на него.
– Не верю, – наконец прошептала она,
– не верю.
Бухтарь отставил кружку, глянул на
нее исподлобья и вздохнул.
Сначала изменились глаза, из
светло-карих став совершенно нечеловеческими, бледно-желтыми, потом
лицо стремительно потеряло все знакомые черты – оно стало у́же,
длиннее, острее. Последними были волосы – из седовато-русых они
превратились в падающие на плечи и спину пряди, совершенно седые,
кроме одной, иссиня-черной. В новом облике Бухтаря была только одна
знакомая черта – длинные складки, которые, постепенно истончаясь,
пролегли от внутренних уголков глаз по обеим сторонам от носа к
уголкам рта. Когда-то матушка сказала, что это пути, протоптанные
слезами на лице очень несчастного человека, хотя Румяна никогда не
видела, чтобы Бухтарь плакал.