— Люкануэль, говоришь? — задумчиво протянул рыжебородый и
рыжеглазый капитан. — А не можешь ли ты мне помочь, Люк?
— Да, господин капитан, я многое умею, — с готовностью гаркнул
я, в глубине души искренне надеясь, что моя помощь не будет
заключаться в том, чтобы помыть палубу, и без того безукоризненно
чистую. А... Оглянувшись по сторонам, но, так и не придумав, в чем
могла бы заключаться моя помощь, я застыл в ожидании.
— Это хорошо, что многое, хотя сейчас нам все твои умения и не
понадобятся. — Взгляд у капитана изменился с насмешливого на
испытующий. — Всего-то нужно взобраться на мачту и подтянуть
во-о-он тот фал, видишь? На мой взгляд, он дал слабину.
Сделаешь?
— На мачту?!
Я взглянул на мачту, на капитана, за борт, на далекое море, с
видневшимся на его глади одиноким парусным корабликом, выглядевшим
сейчас не больше тыквенного семечка... Затем снова на мачту, и
опять на капитана, внезапно почувствовав, как холодно стало босым
ступням.
— На мачту?!!
Почему-то мне очень ярко вспомнилось, что не так давно случилось
с одним из моих друзей — Калвином.
Рядом с Гволсуолем стоит в воде одинокая скала, почему-то
называемая скалой Висельника. Со стороны берега к ней можно
добраться, не замочив даже коленей, но с другой стороны у подножия
скалы такая глубина, что о ней легенды ходят. А на самой ее вершине
есть выступ, нависающий над морем козырьком. Высота там очень
приличная. Но сколько впечатлений получаешь за те краткие
мгновения, которые нужны, чтобы долететь до воды!..
Все не так уж и страшно, главное — правильно войти, и тогда
ничего с тобой не случится. Но днем — это чепуха, вот когда
прыгаешь ночью, с факелом в руке!.. Сложность в том, чтобы
отбросить факел в сторону за мгновенье до того, как его свет
сольется с отражением на воде и, успев вытянуться в струну,
устремить вперед руки. Даже сейчас, через много лет, при
вспоминании о тех ночных прыжках, у меня всякий раз замирает
дух.
Калвин прыгал днем, последним. Вечерело. Мы поджидали его, чтобы
отправиться в деревню. Он не успел собраться и вошел в воду как-то
неловко, после чего долго не показывался на поверхности. А когда,
наконец, всплыл, мы бросились к нему, понимая — что-то
случилось.
Когда мы принесли его в Гволсуоль, Калвин еще дышал. Старая
Крина, его бабушка, а у него больше и нет никого, послала меня к
Прачету, нашему деревенскому лекарю. Но Калвин умер, так и не придя
в себя, еще до того, как я с Прачетом возвратился к ней в дом.