чем не нуждаюсь, – ответил Филипп.
Уолсингэм подошел к
столу и что-то быстро написал на листе бумаги.
– Обратитесь с этим к
банкиру Джорджу Томасу, он откроет
вам небольшой кредит под мое
поручительство. До тех времен, когда протестанты во
Франции станут силой, – Уолсингэм усмехнулся, –
Берите-берите, пригодится.
Морней вспыхнул. Первым
его побуждением было гордо отказаться. Однако предложение оказалось
более чем своевременным. Кроме того, что-то в усталом
лице чиновника заставило Филиппа передумать.
Что-то очень человеческое и простое. Уолсингэм не
стремился его унизить, а действительно хотел помочь.
Морней вспомнил своего отца. «Нельзя отвергать
искренние порывы, сын мой, – учил
его тот, – тем самым ты
теряешь друзей».
– Благодарю вас, сэр Уолсингэм, –
ответил Морней и взял бумагу.
С той встречи
прошло несколько месяцев, но теперь, стоя на крепостной стене между
холодным небом и холодными водами реки, Морней с
благодарностью вспоминал циничного английского чиновника,
несколькими фразами излечившего его от прекраснодушной наивности.
Покинув приемную министра, Морней
развернул бурную деятельность, списавшись с магистратами ля
Рошели и Монтобана. Очень скоро он
получил от них верительные грамоты и четкие указания,
а также векселя английских банкиров, благодаря которым мог теперь
отказаться от помощи, более всего похожей на милостыню. Нет,
протестанты ля
Рошели еще кое-что
могли, что бы там ни говорил Уолсингэм. И пока этот
оплот незыблем, Новая вера в Франции не погибла.
Теперь Филипп с трудом понимал, как
мог он, человек, в общем-то, неглупый,
притащиться в чужую страну, не имея ни денег, ни связей,
ни четкого плана действий, и всерьез
рассчитывать на успех своей миссии, суть
которой и сам понимал не вполне. Не
иначе, воздух Франции в последнее время
способствовал всеобщему умопомешательству, одной из жертв которого
стал и Морней. Но к счастью, Филипп умел признавать
свои ошибки и вовремя их исправлять. Более того, его собственная
оплошность удивительным образом способствовала возникновению весьма
полезной симпатии между французским беженцем и британским
министром, ведь, как
известно, человек склонен любить
того, кому делает добро.
Как бы там ни было, но сейчас худшее
осталось позади. Теперь Филипп
был готов к свиданию с неприступной
королевой