Тюррен, и Генрих с удивлением заметил, что в его
голосе не было сарказма. Виконт относился к Дамвилю с
искренним уважением.
– А кто бестолков пусть не лезет в
губернаторы, – резко парировал тот. – Я вам больше скажу. Именно
такие, как Монлюк, и разжигают пожар гражданской
войны, вместо того чтобы тушить его. Монлюк, благодаря своим
«чрезвычайным мерам», сам снабдил войска адмирала
Колиньи новыми добровольцами, как будто лично их
завербовал! Впрочем, и гугеноты хороши. Каждое кровавое
разграбление очередного города армией Луи де Конде
приводило новых сторонников под стяги Гизов.
Такие разговоры звучали здесь часто.
И чем дальше, тем опаснее они становились. И если
Тюррен или Конде еще избегали открытой
критики короля, то герцог Алансонский, судя по всему,
не видел в том необходимости.
– Очевидно, брат мой Карл не понимает
всю гибельность политики, направленной на насильственное усмирение
гугенотов, – заявил однажды принц, – после Варфоломеевской ночи
лишь покаяние и смирение способны спасти его корону.
Генрих не замечал, что чем
откровеннее становился д’Алансон, тем реже посещал его Дамвиль.
Все-таки губернатор Лангедока был умным человеком. Однажды граф
намекнул Генриху, что и ему не следует злоупотреблять политическими
сборищами, однако тот лишь отмахнулся. Здесь, в суете военного
лагеря, в двух шагах от ля Рошели, он впервые за долгие месяцы не
чувствовал страха. Соленый морской ветер пьянил ароматом свободы, а
темная громада крепости, закрывавшая горизонт, вселяла уверенность,
что осталось лишь немного потерпеть и скоро… Скоро все будет
иначе.
Сначала Генрих мечтал о побеге,
будучи уверенным, что обязательно что-нибудь придумает, ведь до ля
Рошели рукой подать. Однако время шло, а ничего не
придумывалось.
Ночью его шатер охранял отряд
солдат, причем каждый раз разный. Генрих не мог не только
договориться с кем-то из них, но даже предсказать, кто будет
дежурить следующей ночью.
Сбежать можно было только во время
прогулки. Правда, его верная четверка зорко следила, чтобы он не
пересекал кордоны герцога Анжуйского, но если бы в каком-то
условленном месте его ждала помощь из города…
Однажды Вильмон под большим секретом
рассказал Генриху, что еще в самом начале кампании был перехвачен
лазутчик из ля Рошели. Его, разумеется, повесили, но при нем нашли
письмо к королю Наваррскому с планом побега… Генрих не мог
поверить, что Вильмон говорит ему это. И тогда он решился.