Генрих фыркнул. Цветочком его мог
назвать только Агриппа. Недаром, поэт.
– И надолго ты к нам?
– Что значит, надолго? Лаварден же
вот живет при дворе. Чем я хуже? Я тоже хочу! А то я все в армии да
в армии. Нет, сир, эдак карьеры не сделать. Так что вам теперь от
меня не избавиться.
– Слушай, э-э... Я, конечно, ужасно
рад тебя видеть, но ведь здесь опасно, – вспомнил вдруг Генрих,
возвращаясь с небес на землю.
– Что за вздор! – презрительно бросил
Агриппа. – Почему это мне должно быть опасно там, где вам неопасно,
что я, принц какой-нибудь изнеженный? Или вы меня прогоняете?! – он
демонстративно надулся.
– Тебя уже представили королю? –
вместо ответа спросил Генрих.
– Ну разумеется! При дворе ведь
полным-полно моих высоких покровителей, которые только и мечтают
представить меня королю! Вон они, так и кишат! Я, в общем-то,
надеялся, что это вы окажете мне такую услугу.
Генрих с нежностью посмотрел на
старого друга. Давно он так не радовался. С той ночи, пожалуй, ни
разу.
Вопреки его опасениям, ни Карл, ни
королева-мать не возражали против появления Агриппы при дворе.
Все-таки они были милостивы к своему недостойному зятю, позволяя
ему иногда маленькие радости. Еще со времен своего далекого детства
Генрих помнил, что даже после порки его никогда не лишали десерта.
Умелое чередование строгости и ласки составляло основу
воспитательной методы Екатерины Медичи. Пожалуй, он должен был
благодарить ее за это. Он и благодарил.
Так в свите короля Наваррского
появился новый шталмейстер.
Этой ночью Генрих велел постелить
своему гостю на кушетке у себя в спальне. По
случаю возвращения давнего товарища, он даже отменил свидание с
новой любовницей, прекрасной мадам де Сов, чтобы вдоволь
наговориться с Агриппой. Теперь Генрих лежал на животе на
своем роскошном ложе, опираясь подбородком на локти, болтал
ногами и потягивал вино. Он слушал повествование Агриппы и думал,
что в свете камина лицо друга выглядят жестче, и сам
он как будто похудел и осунулся за прошедший год.
Впрочем, все они с тех пор не помолодели.
– Когда вся эта толпа ошалевших
лавочников повалила из Парижа, вырезая на своем пути
все живое, я торчал в предместье Мера, – вспоминал
Агриппа события годичной давности. – Я прибился к отряду гугенотов,
который остановился там на отдых по пути на север в Нидерланды.