Это странное прозвание «дядя Бу» следователь Дижон, носивший
обыкновенное для парижанина имя Рене, приобрел еще в те времена,
когда Жанно только осваивал сложную науку человеческой речи.
В этом доме мальчик появился много лет назад. Мать его умерла в
родах, а отец, потеряв любимую жену, начал горько пить, и заботу о
малыше взяла на себя бабушка, служившая у Дижона экономкой.
Младенцу тут же наняли двух нянек и кормилицу, в обязанности
которых входило избавить обитателей дома от забот о ребенке. Но не
тут-то было. Детские вещи все равно валялись повсюду, а о
благословенной тишине можно было забыть навсегда. Когда мальчик
начал ходить, он тут же приобрел привычку лезть во все сундуки и
ящики, разбрасывать важные бумаги, хлопать дверями и все время
вопить, выражая криками радость и горе.
Дижон ничего не понимал в детях, никогда не имел своих, и
присутствие в доме Жанно вызывало у него лишь досаду. Но не мог же
он выгнать женщину, много лет прослужившую ему верой и правдой и
пережившую страшное горе – потерю дочери. Несколько раз он,
проявляя решимость, требовал передачи ребенка на воспитание
кормилице, но, видя, как глаза мадам Мерсье наполняются слезами,
замолкал.
Однако, несмотря на массу неудобств, новый обитатель дома принес
с собой и неожиданные радости. Когда Дижон появлялся на пороге,
уставший от тягот и забот службы, Жанно выбегал ему навстречу и,
улыбаясь своим щербатым ртом, радостно кричал «Дядя Бу пьисёл!» И
сердце старого следователя оттаивало. Одному Богу да самому Жанно
было известно, почему Дижон вдруг стал дядей Бу, но ни тот ни
другой пояснений не давали. Как ни старалась бабушка объяснить
внуку, что к хозяину дома следует обращаться почтительно,
произнести «мэтр Рене» было выше возможностей малыша.
Когда Жанно было три года, он тяжело заболел скарлатиной. Только
тогда Дижон вдруг понял, как много этот чужой ребенок, оказывается,
значит в его жизни. Он собрал у постели больного лучших придворных
докторов, заплатил невероятные деньги самому епископу де Флери,
чтобы тот лично отслужил мессу за здравие внука экономки. Сначала
епископ был глубоко возмущен такой просьбой, но тяжелый кошелек и
влияние старшего следователя двора сделали свое дело. Однако ничего
не помогало. Несколько дней Жанно метался в бреду, а Дижон и мадам
Мерсье, забыв еду, сон и все дела, по очереди дежурили у его
постели, прося Господа и Святую Деву об одной только милости. И
молитвы их были услышаны: наутро после одной из страшных ночей
мальчик пришел в себя и слабеньким голоском попросил варенья.