– Ведь ваш Агриппа сам по себе никому
не интересен, – продолжал он после паузы. – Кому он нужен, когда
прямо передо мной на табурете сидит сам король
Наваррский? Да и сами вы тоже. Вы, наверное, думаете, нет у меня
других дел, кроме как найти свидетельства против вас?
Жаль вас разочаровывать, но те, кто решает вашу судьбу, легко
обойдутся безо всяких свидетельств. Другое дело
Дамвиль. Я давно к нему подбираюсь, но он хитер, как
змея и осторожен, как заяц.
– Если я дам показания против кого
угодно, мне придется признать свою вину, –
процедил Генрих.
– Ну и что же, –
равнодушно пожал плечами
следователь. – Признаетесь, что
хотели сбежать во Фландрию, воевать с испанцами, экий
грех, зато в нормандских делах будете ни при
чем. Уж мы придумаем
что-нибудь, чтобы вы были не слишком виноваты, не
волнуйтесь. Зато, если сношения
д'Обинье с Монтгомери подтвердятся, подумайте, к чему
это приведет. Тут дело
пахнет эшафотом. И не только для господина
д'Обинье.
Шах и мат.
Пылинки плясали в солнечном свете, плавно
опускаясь на стол.
– Вы знаете, сир, я человек
маленький, даже не дворянин. Я не
могу помочь вам, но помочь вашему другу
я в состоянии, – Дижон взял со стола страшную папочку
и помахал ею в воздухе. – Об этих бумагах
пока никто не знает, в камин их, и вся недолга...
Если они вдруг исчезнут из дела, кто обратит внимание? Если все эти
люди не будут допрошены повторно, кто о них вспомнит? А вот про
господина де Монморанси помнят, всю плешь проели,
ей-богу, будто у меня дел других
нет. А у меня бумаг полон кабинет. Не поверите, иногда
заполночь домой возвращаюсь, – Дижон тяжело вздохнул,
как бы ища сочувствия, – но я не ропщу, не ропщу. Такова она,
королевская служба.
– Мне надо подумать,
– сдавленно произнес Генрих, – хотя
бы до завтра.
Он еще надеялся
протянуть время, как будто от этого могло что-то
измениться.
– Да о
чем тут думать? – благодушно
удивился Дижон. – Этот губернатор
все равно, что уже мертвец. С таким
врагами, как у него, словно с грудной жабой, долго не живут. От
него так или иначе избавятся, не раньше, так позже, не
с вашей помощью, так без нее. А можете хорошего
человека спасти. Да и себя заодно.
– Мне необходимо подумать до завтра,
– твердо произнес Генрих. Добиться
сейчас хотя бы этого. Он не знал, что будет делать с выигранным
временем, но не собирался отступать.