сведениями.
Так Генрих узнал о
побеге Конде. Принц не участвовал в заговоре и не был
арестован. Несмотря на сложные отношения между ними, Генрих был рад
за кузена.
Однажды Дидро, загадочно улыбаясь,
отвел Генриха в сторону, как делал всегда, когда хотел
о чем-то сообщить. В руке его что-то
блеснуло. Генрих с удивлением увидел, что на ладони слуги лежит
простой серебряный перстень с опалом. Он легко узнал перстень ля
Моля, который тот носил не снимая.
Ля Моль происходил из бедного рода, и
этот перстень был единственным украшением, доставшимся ему по
наследству. Все знали, что ля Моль очень дорожит им. Однажды юный
Сент-Эньян позволил себе язвительно заметить, что не
стоило бы, пожалуй, господину де ля Молю столь беззастенчиво
демонстрировать при дворе убожество своего дома. За это он получил
немедленный вызов на дуэль и удар шпагой в живот. После чего шутки
смолкли, а ля Моль продолжал носить этот скромный
камень рядом с бриллиантами и рубинами. И вот теперь этот перстень
лежал на ладони у Дидро.
– Что это значит?
– с изрядным удивлением поинтересовался
Генрих.
– Господин де ля Моль просил передать
это вам, ваше
величество, – пояснил Дидро, – он сказал, что
вам удастся выбраться отсюда вернее, чем
ему. И, положа руку на сердце, он прав.
После допроса с пристрастием, учиненного в отношении
этого дворянина, лишь сам Господь может
ему помочь, – помня о том, что недавно
видел в допросной камере, Генрих не сомневался в этом.
– Он хотел, чтобы вы отдали
это некой даме, имя
которой вам известно, дабы любовь
его хранила ее вечно. Он так
и просил сказать про вечную любовь.
Генриху стало тоскливо.
Он взял перстень, покрутил в руке,
потом сунул во внутренний кармашек, специально
подшитый к поясу для разных мелочей. Он не хотел
больше расспрашивать Дидро о ля Моле: все было ясно и
так.
Рим высказался, дело
закончено.
Августин Блаженный
Однажды Генрих сидел у окна своей
спальни и бессмысленно пялился во внутренний
двор, когда в двери заскрежетал ключ. Генрих думал, что это
опять Дижону что-то понадобилось,
и обернулся ему навстречу. Но то был не он.
Офицер и трое солдат тюремной охраны
вошли и быстро рассредоточились по комнате.
– Встать! – велел командир.
Даже в худшие свои
времена Генрих не привык к такому обращению. Он не шелохнулся.
Тогда его