сдернули с кресла, резко поставили на ноги и
деловито подтащили к тому самому прикроватному
столику, на который камердинер Дидро помещал таз для
умывания. Ловкие руки быстро закрепили
кандалы. Впервые со дня своего
ареста, Генрих оказался в цепях.
– Следуйте за мной, – приказал
офицер, без добавления привычного «ваше величество» и
направился к двери.
«К-куда?» – очень
хотелось спросить, но последним усилием воли Генрих удержался. Он и
сам скоро увидит, куда. И вряд ли обрадуется.
Запоздало вспомнив о том,
что он принц крови, Генрих попытался принять гордый вид и
расправить плечи, но сделать это в тяжелых кандалах
оказалось не так-то просто. Да и для кого стараться?
Для тюремной стражи, безжалостной и равнодушной?
В окружении молчаливого конвоя король
Наваррский вышел из камеры, показавшейся теперь родной, и двинулся
вниз по винтовой лестнице. Вот они миновали первый этаж и начали
спускаться в подвал. Генрих старался не думать, что это значит. С
каждой ступенькой становилось все страшнее. Даже
страшнее, чем в Варфоломеевскую ночь. Нет, тогда, пожалуй,
все-таки было хуже.
Как ни странно, эта простая мысль,
что бывало в его жизни и потяжелее, добавила бодрости.
Генрих поднял взгляд к низкому сводчатому потолку, заслонявшему
собою огромное небо.
«Боже милосердный! Помоги мне! –
взмолился он так горячо, как
никогда еще не молился. – Дай мне только
шанс! Ну хоть самый ничтожный! И, клянусь бессмертием души, я его
не упущу!» Он несколько раз глубоко вдохнул и постарался
сосредоточиться.
Наконец они остановились у
неприметной двери.
– Входите, – сказал офицер, и Генрих,
громыхая кандалами, словно привидение, вошел в
допросную камеру. Первое, что бросилось ему в глаза, это висевшие
на стенах приспособления для пыток. Он быстро отвел
взгляд. В углу за столом писаря сидел человек, но лицо его было
скрыто в темноте. Он ожидал увидеть следователя, но по суетливым
движениям стражи сразу понял, что перед ним куда
более важная птица.
Генрих вгляделся в полумрак. Король
Франции Карл IX, Божьей милостью, с трудом помещался за узким
столиком тюремного чиновника. Темнота скрывала серость его лица, но
и на расстоянии было слышно его тяжелое сиплое
дыхание. Генриху бросилось в глаза, как сильно он похудел.
«Спасибо, Господи!» – мысленно
поблагодарил Генрих, ибо шанс, о котором он так отчаянно просил
Всевышнего, быть может, последний, был ему