– И должность губернатора Гиени
тоже.
– Ваши величества очень добры, –
Генрих не стал напоминать, что Гиень была передана ему в феодальное
владение по брачному договору.
– Ну же, Генрих, решайтесь, – весело
поторопил его герцог Анжуйский, – что вы, ей-богу, будто
новобрачная.
– Я согласен, – покладисто ответил
Генрих, рассудив, что тянуть и впрямь больше некуда. Королева
улыбнулась и откинулась на спинку кресла.
– Приятно иметь дело с разумным
молодым человеком.
– И все же...
– Вы хотите о чем-то попросить нас,
друг мой? – подбодрил его Карл.
– О, сир! – начал Генрих,
обрадованный вниманием короля. – Вчера вы спасли мою сестру, и
сердце мое навсегда преисполнилось благодарности! Прошу вас,
государь, позвольте ей вернуться домой! В Париже остались и другие
люди. Многие из них ранены и истекают кровью. Они скрываются в
своих убежищах, боясь выйти на улицу и попросить помощи. Их
разыскивают и добивают солдаты Гиза. Будьте милосердны, государь!
Откройте им ворота города, и, клянусь памятью матери, я стану самым
добрым католиком во всей Франции!
Теперь это было для него важнее
всего. Даже важнее, чем земли и титулы. Только спасая чужие жизни
ценой своего предательства, он мог оправдать свой позор. Разве не
об этом он думал вчера, принимая решение? Генрих понимал, что по
сравнению с важностью той сделки, какую они сейчас заключали,
два-три десятка полуживых гугенотов не имели никакого значения, и
почти не сомневался, что ему удастся легко добиться этой маленькой
уступки. Но он ошибся.
– Нет, – спокойно ответила
королева-мать вместо Карла, который неожиданно поскучнел и
отвернулся, – принцесса Екатерина останется здесь. Ну а что до
остальных... Мне кажется, просить за врагов короля в вашем
положении не стоит. Оно и без того шатко.
Она улыбнулась, не сомневаясь, что он
проглотит и это. Сначала Генрих даже решил, что ослышался, но,
глядя на ее самодовольное морщинистое личико, убедился, что понял
ее верно. Он потерял уже все, что имел, но ей было мало. Ей
хотелось окончательно поставить его на колени, чтобы он отрекся не
только от веры своей, но и от тех людей, которые гибли сейчас на
улицах города с его именем на устах. Чтобы всю свою жалкую
никчемную жизнь он помнил, как постыдно дрожал от страха, не смея
защитить никого, даже собственную сестру!