30 августа королевский двор
отправился смотреть на боярышник, который неожиданно расцвел в
предместье Парижа в конце лета вопреки всем законам природы. Это
было объявлено знаком свыше и Божьим благословением.
Генрих ехал в карете, которую
сопровождали верхом Легаст и д'Атен.
В городе наводили порядок. Повозки с
мертвыми телами вереницей двигались по направлению к городским
воротам. Вчера Легаст говорил Генриху, что прямо за стенами Парижа
вырыты огромные котлованы, куда сбрасывали покойников. Всех подряд,
кого не успели найти и похоронить близкие.
Когда проезжали по улице Сен-Жак,
Генрих увидел лежавшую возле покосившегося забора убитую женщину.
Она была раздета, на теле ее были видны явные следы
надругательства. Рядом лежал мертвый ребенок, мальчик лет четырех.
Ее рука покоилась на его светлой головке, а на лице застыло
странное умиротворенное выражение, словно она пыталась утешить свое
дитя, приласкать его в последний раз.
Генрих живо представил себе, как еще
живая, изнасилованная женщина тянется к убитому сыну и пытается
прижать его к себе. Отдать последние крохи материнского тепла
малышу, который больше ни в чем не нуждается.
Он сжал зубы, к глазам подступили
слезы.
Король Наваррский много раз видел мужчин, гибнущих на поле боя.
Он видел смерть и убивал сам. Но такого ему пока видеть не
доводилось. Или доводилось? Он вспомнил, как когда-то
четырнадцатилетним мальчишкой стоял на холме рядом с матерью,
наблюдая, как горит деревня, подожженная их солдатами. С высоты
холма пожар выглядел просто как большой костер, вокруг которого
копошатся люди-букашки. Было видно, как один человечек-муравей
тащит из огня другого, поменьше, наверное, ребенка. А вокруг,
словно ангелы Сатаны, носятся с факелами в руках всадники в черных
колетах. Потом, и Генрих отчетливо запомнил этот момент, кто-то из
всадников выстрелил, и человек-букашка упал, оставляя свою ношу на
милость огню… Почему-то именно теперь то воспоминание из ранней
юности вдруг всплыло в памяти.
- Это война, сын мой, - сказала тогда мать, отвечая на его
невысказанные обвинения. - Никто не хочет быть жесток, но война
требует крови. Ибо солдат имеет право убивать, а жалость к врагам
делает нас слабыми.
Он слушал ее, пытаясь совместить в своем сознании родной голос с
открывающейся перед ним страшной картиной. Ему хотелось думать, что
она знает, что делает.