Бесцеремонно растолкав локтями толпу,
уже собравшуюся у входа в сторожевую башню, Морней по-хозяйски
распахнул дверь в караульную и громко потребовал к себе старшего
офицера по делу государственной важности. Оказавшись наедине с
начальником охраны, Филипп тут же сменил тон: печальная история о
больной матери, ожидающей его в Амьене, подкрепленная тяжелым
кошельком, показалась офицеру убедительной, и уже несколько минут
спустя Морней со своими людьми выехал за пределы города, оставив за
спиной тех несчастных, которые не могли заплатить.
Волна погромов, прокатившаяся от
столицы в провинции через все предместья, застала их на одном из
постоялых дворов недалеко от Парижа. Морней благоразумно скрывал
свою принадлежность к протестантскому вероисповеданию, однако его
бархатный колет с серебряным шитьем не мог не привлечь внимания
грабителей. Впрочем, пьяные, ошалевшие от безнаказанности
трактирщики и аптекари, несмотря на значительный численный перевес,
все же не были готовы к умелому сопротивлению. Морней и его люди,
хорошо вооруженные и привычные к различным передрягам, вовсе не
собирались позволить себя убить.
Свои вещи они побросали на постоялом
дворе, но, унося ноги, прихватили трех чужих лошадей, что паслись
возле коновязи. Теперь Морней сменил свою приметную одежду на
простые полотняные штаны и найденную в чужой седельной сумке
дорожную куртку. Обновка оказалась тесновата и весьма потерта, в
ней было жарко, зато теперь на них не таращился каждый
встречный.
Когда первая опасность миновала,
перед Морнеем встал нелегкий выбор: скакать во весь опор в
Антверпен, дабы скорее доставить письмо Колиньи, или задержаться,
чтобы собрать новостей. Как бы ни дорого было время, Морней
понимал: ясность важнее. И он решил остаться.
Эти дни, когда они прятались в лесах,
осторожно выбираясь к людям за свежими новостями, он будет
вспоминать потом всю жизнь.
Теперь, сидя на разогретом солнцем
травянистом склоне, в пропахшей дымом костра и потом одежде с
чужого плеча, Филипп дю Плесси-Морней вглядывался в необъятную
синеву неба и наблюдал за парившей птицей. Он давным-давно не
смотрелся в зеркало и не знал, что за последние дни его обветренное
загорелое лицо осунулось и стало старше, а в волосах появилась
первая седина.
Всю свою жизнь Морней провел на
службе, он был преданным солдатом Луи де Конде, затем адмирала
Колиньи и королевы Жанны. Теперь же командиров не стало. В этом
странном и страшном мире Морней вдруг оказался предоставлен сам
себе. Он не имел больше никаких целей, просто брел куда глаза
глядят по желтой дороге под синим небом и жарким солнцем, ведя под
уздцы украденную лошадь и иногда присаживаясь отдохнуть.