– Придержите язык, господин дурак! –
угрожающе произнес он.
Д’Англере хмыкнул.
– Смотрите, он уже и копытом бьет, –
продолжал шут, обращаясь к Генриху, потом снова повернулся к
Коссену. – Видите ли, сударь, я не гугенот, поэтому со мной вам
придется драться самому, а не перекладывать эту работу на десяток
слуг, как вы привыкли. Вы уверены, что вправду хотите этого?
На лице Коссена промелькнула ярость,
а вслед за ней – сомнение: видно, у него действительно не было
уверенности в исходе такого поединка.
Генрих не понимал, почему
оскорбительное внимание д’Англере вдруг переключилось на Коссена,
но продолжать эту сцену ему не хотелось.
– Будьте добры, господа, разберитесь
со своими разногласиями без меня, – язвительно попросил он и
зашагал по коридору. Коссену ничего не оставалось, как последовать
за ним.
Ни один здравомыслящий человек не
будет танцевать
Марк Туллий Цицерон
Придворная жизнь постепенно входила
в свое обычное русло. Тела убитых вывезли, пятна крови замыли, и
дворец был готов к празднованию победы над гугенотами. На улицах
еще орудовали банды головорезов, а в Лувре уже был назначен бал по
случаю славного избавления. Королю Наваррскому, конечно, тоже
надлежало присутствовать. «Видимо, в качестве главного трофея», – с
усмешкой думал он.
Генрих помнил рассказы Бовуа о том,
как в древнем Риме князья побежденных племен участвовали в
триумфальной процессии победителей, дабы весь римский народ мог
лицезреть живое свидетельство могущества императоров.
Как бы там ни было, но Генрих получил
приглашение, от которого не мог отказаться.
Он намеренно не стал надевать траур и
теперь стоял возле окна в компании Лавардена, давая всем
присутствующим возможность вдоволь на себя полюбоваться. Он
надеялся, что ему удастся поскорее подцепить какую-нибудь курочку
из фрейлин королевы-матери, чтобы под этим благовидным предлогом
покинуть общество. Его верные стражи дежурили поблизости.
– Господа, а если мне придется уединиться с дамой, вы тоже
будете меня сопровождать? – поинтересовался он у д’Атена.
– А как же, – жизнерадостно ответил тот, – не волнуйтесь, ваше
величество, здесь дамы нестеснительные. Заодно и поможем, если
что.
Он загоготал, довольный собственной
шуткой, обнажив гнилые зубы.
– Боюсь, сударь, вы своей
обаятельной улыбкой и ароматом изо рта способны распугать даже
самых нестеснительных дам, – заметил Генрих, – так что я
как-нибудь сам обойдусь.