Скверный знак. Бой еще не начат, а уже есть пострадавшие…
С широко расставленными на поручне руками Витал хмурил брови и вглядывался то в рябое небо, то в белеющий кильватер перед ним. Сердце бешено колотилось.
Глаза болели от напряжения, и странная, незнакомая, глухая злоба поднималась, готовая вот-вот переполнить до краев.
Повинуясь чести мундира, он оставил право сдать судно без боя. Да только вражеский капитан, видать, решил полагать себя бессмертным.
Что же, пусть будет по-его.
Виталу было не впервой опровергать чужую уверенность.
Все или ничего.
Прямо сейчас.
Первый бой на земле ли, на море ли, – сродни первой любви. Событие, что навсегда остается врезанным в память. Витал знал, что принимает сегодня свое боевое крещение. В новом статусе.
И быть может, ему, наконец, удастся поверить в себя самого.
Но вблизи добыча оказалась не так проста. Даже без подзорной трубы он разглядел бликующие латы и все три вида гербов Лиги Доблести на наемниках. И людей в колодках, которых спешно сгоняли вниз…
Еще одна фракция, торгующая законом. На необъявленном рейсе. Под флагами Акифа?
Очень интересно…
В наводке не было ни единого указания на армейцев на борту, что означало штраф для наводчика и уничтожение его репутации. С вражеской палубы уже вовсю отсвечивали линзы выставленных навстречу подзорных труб.
И чем ближе «Крылатый» подходил, тем скорее опадал их блеск.
В последний раз Витал с опаской поднял глаза на черный флаг с белыми саблями в виде буквы «V» у себя над головой и облизнул пересохший рот.
– Расчехляй!..
Все невысказанные вопросы растворяются в пороховой завесе.
Злоба нападения.
Ярость защиты.
Выстрелы мушкетов.
Клинки звенят о латы.
Мокрое чавканье ударов в чужой плоти.
Предсмертные хрипы.
Синие лица перепуганных мореходов вперемежку с оскаленными лицами армейцев становятся обезумевшей толпой, из которой его люди в черных камзолах шаг за шагом выдергивают жизни.
Ему кажется, он всего лишь бредет по палубе.
Только обе руки вооружены, и пороховые удары сами собой отталкивают в вечность отчего-то стремящихся на него вояк. Слышатся какие-то крики, адресованные ему, но он всего лишь идет да рассчитывает верную траекторию шага. Подмечает отчаянную боевую ярость своей команды впополам со страхом. И их бледные лица.
Когда из трюмной решетки доносится тот самый, до скрежета зубовного знакомый, запах унижения и обреченности, остатки сомнений, а не предает ли он собственную совесть, покидают его навсегда.