Теперь волосы, перевитые яркими лентами, уложены по плечам
сложным узором. Головой не мотнуть, а то всю эту красоту
растреплешь. То-то сидит тихая, скромная… очаровательная, как
цветок из волшебного сада!
О Безымянные! Разве не Шенги с отцовской гордостью говаривал,
что когда-нибудь малышка превратится в настоящую красавицу? Ну и
где были твои глаза, старый ты дурак? Все, превратилась уже, некуда
дальше хорошеть! И эта юная женственность, эта победная красота еще
утром с визгом гонялась по островку за улепетывающим Дайру – ну,
когда читали письмо Витудага…
Вспомнилось это имя, и во рту стало горько. Шенги невольно
опустил взгляд на блюдо: что он, собственно, ест? Ничего
особенного, мясо как мясо. А Витудаг – идиот и сволочь. Надо с ним
и с его папашей очень, очень запоминающуюся беседу провести…
Почему все на него уставились? Ах да, Хранитель произнес
несколько теплых слов, и теперь все ждут, когда Охотник удостоит
публику рассказом.
– Я и мои ученики благодарны за гостеприимство. Оно
особенно ценно для нас после заварушки, в которую мы угодили. Сами
виноваты: хотели добраться до Лукавой долины, а ведь оттуда еще
никто не возвращался.
– Был один, – вставил Нургидан, глядя куда-то вдоль
длинного стола, – но помер через день после возвращения.
– Не встревай! – одернул его учитель. – Что про него
упоминать – не в себе был, трясся, бредил, ничего толком не
рассказал… Ну, решили мы побывать в той долине. Маленькая такая,
затеряна меж гор, попасть туда можно или по воздуху, или сквозь
скалы, подземными трещинами. Один чародей шесть веков назад записал
в своей колдовской книге, что в Лукавой долине время течет из конца
в начало. И быстро. Если туда попадет семидесятилетний старик, то
через день ему будет шестьдесят пять, через два – шестьдесят… и
дальше, до младенца. Но не это влекло меня в Лукавую долину. Таит
она сокровища куда более заманчивые. Та же чародейская книга
гласит, что…
«Рахсан-дэр! – злорадно думал тем временем Шенги. – Не сам
скандалить пойду, а Рахсан-дэра на эту семейку напущу! Пусть про
оскорбление престола покричит, боевыми слонами попугает,
наррабанские пытки разрисует! Будет гаденышу блюдо без
пирожного!»
Эти мысли не мешали языку выплетать вязь знакомой сказки. Время
от времени Шенги даже ввертывал новые подробности, настолько лихие,
что сам удивлялся своей наглости. Нургидан помогал рассказчику,
влезая с подробностями, а Шенги его для вида одергивал.