Как он мог так с любимой женой поступить? В слухи поверил? А как же доверие и обещание всегда и во всём быть рядом?
Залим прихрамывая подошёл к Элизе, она задула свечу в его руках.
– Слепит, – пояснила она своё действие, хотя на самом деле не могла смотреть в лицо отцу и не хотела, чтобы тот разглядел её эмоции. Элиза скучала по его объятиям, по заботе, ей было больно от осознания, что родной, хоть и не по крови, человек вычеркнул её из своей жизни.
– Прекрати это! – потребовал Залим, ухватив Элизу за локоть.
– Что? – она вырвалась.
– Ты пугаешь всех. Но ты же не такая. В тебя вселилась какая-то сущность. Ведь так? Дай нам помочь тебе. Не молчи!
В голосе отца Элиза считала страх. Так вот почему он не вылезает из библиотеки, Залим ищет способ избавить дочь от невиданного паразита. Вот почему Элиза находит в своей комнате отвары, свечи, пахнущие странно – таких поступков можно было бы ожидать от матушки, это она по-женски порой полагалась на силу духов, но не от мужчины, доверяющему только тому, что можно увидеть глазами.
Элиза расхохоталась.
– Такой взрослый и окунулся с головой в сказки? Смотри, они ведь могут и на дно утянуть.
Она шагнула к отцу, тот попятился и замотал головой. Она тихо рыкнула, резко выдохнула, напоминая дикого зверя. Залим схватился за горло одной рукой, другую приложил к области сердца. Элиза сквозь сжатые зубы выдавила:
– Не переигрывай.
Ей всё надоело, она почувствовала усталость, отбросила идею навестить кузнеца и отправилась в комнату – слишком много эмоций выпало на один вечер. Завтра. Лучше всё обдумать завтра. Она не стала закрывать за собой дверь, посчитав, что отец последует за ней, и не увидела, как Залим кулем упал и пытался вдохнуть. Тщетно.
Только утром, с первыми лучами солнца, Элиза услышала мужской крик, а потом вой матери. Отец так и не поднялся, нашли его, когда было поздно, и жители поместья, не сговариваясь, обвинили в происшествии рыжую ведьму.
Первый раз они были правы, и Элизу это сломило. Она закрылась в комнате и не выходила из неё совсем, только Кейлин пускала с бульонами: ничего, кроме них, Элиза есть не могла, выворачивало от осознания, что она погубила отца.
Спустя неделю, всего лишь неделю, слёзы закончились, и Элиза наконец покинула место своего заточения. Только к матушке подойти не решилась, спряталась за бронёй колкостей и ершистости. Элоя вздыхала и не давила на дочь.