Переселенцы собирались возле хутора Далецких, кары[24] две штуки, три телеги – ехать до станции. Немалая толпа провожающих-любопытных, и шустрая Янина среди них, со всеми подружками наобнималась-нацеловалась, Антусь ждал её, глаз не спуская. Но Янина, нашушукавшись с Реней Синицей, твёрдо ступая по жухлой траве и сурово глядя вдаль, с плотно поджатыми своими крохотными губками прошла мимо, на расстоянии руки, словно он пустое место. Антусь так и остался стоять с уже было открытым ртом… Янина уходила к своему хутору Буткевичей, даже спиной выражая презрение. Вот, значит, как – враг, предатель, изменщик.
Антусь метнулся к лопоухому младшему Высоцкому из остающихся, который переминался тоскливо у телеги:
– Янек, дай коня, ненадлуга[25]!
Конопатый парень округлил глаза и выпятил худую грудь, закрывая собой лошадь:
– Сдурэл?
Антусь пошарил вокруг глазами. Вон двое с Детковцев, с велосипедами, свои…
– Фрэдек, дай ровар[26]! На полчаса.
– Не едзешь?!
– Еду! Верну.
– Ну пэуна[27]! Ровар табе… смяёшься?
Антусь, скрипнув зубами, отошёл, оглядевшись, незаметно вильнул в хлев проданного хутора Далецких. Через пару минут рыжий Янек-коневод с коротким вскриком удивлённо вытянул тощий палец – по большаку стремительно пылил всадник в сторону Друйска. Всё собрание, разинув рты, всполошилось:
– Куды ж ён? От холера!
Реня Синица встала в телеге в рост, тревожно глядя вслед и спрашивая брата:
– Стась, куда Антусь?..
– Да кто ж его знает… – растерянно бормотал Стась. – Шалёный…
Антусь гнал лошадь без седла по большаку, стиснув зубы; вековые жульвицы мелькали по сторонам – скорей, скорей… В тихое еврейское местечко ворвался, лихорадочно оглядываясь, скатился на землю у лавки, распахнул дверь, влетел вихрем. Местный молодняк на улочке, с пейсами и в лапсердаках, встревоженно-приглушённо загалдел, но очень скоро визитёр выскочил обратно, запрыгнул на свою лошадку и так же спешно ринулся прочь… В тёмном проёме двери показался пожилой хозяин с выражением крайнего удивления на лице в широкой раме бороды, но оглядел своих спокойно и даже довольно.
– Мэшугэ[28]… – укоризненно качая головой, сказал он и, обеими ладонями коснувшись кипы, развёл их в знак недоумения.
– Вот он! – вскрикнула Реня, которая так и стояла в телеге, напряжённо вглядываясь вдаль. Всадник нёсся по дороге обратно, оставляя за собой густой шлейф белой пыли. Отъезжающие и провожающие с новым недоумением наблюдали, как он пролетел по большаку мимо.