Картон пах чем-то съестным и впивался в бока, но Лалика покорно терпела, ведь всё это было неискоренимой доброй традицией. Кура оценивающе покрутила девочку в руках, как дыньку при покупке, и решительно заключила:
– Пайетки всё исправят. Пайетки всегда всё исправляют.
– Кончились, – обеспокоенно засуетилась Тутия. – Но есть граммов триста утиного пера.
Уже у себя в спальне, перед беспристрастным трюмо, Лалика сполна оценила великолепие костюма, предназначенного выставить её перед всем городом достойной преемницей прапрабабушки Алуры – легендарной героини пособий по психиатрии. В защиту наряда можно было привести тот факт, что хвост имел проплешины ещё при жизни волка, однако это было недостаточно убедительно для Лалики, только что вступившей в пору кокетливого девичества и увлечения модой. Волевым решением эта деталь была отсечена от наряда и вручена Муте для её звериных забав. Неудобство картонного корсета также требовало решительных мер: не сумев его ни расстегнуть, ни снять через голову, Лалика, орудуя ножом для бумаг, срезала с себя этот панцирь, мгновенно превратившийся в гору стружки на ковре.
Никаких правил для пошива костюмов на Медолей не существовало, и, воспользовавшись этой свободой, Лалика погрузилась в творческий раж. Разложила на полу две кружевные ночные рубашки, задумчиво склонилась над ними, как над картами сокровищ, и вдруг решительно сделала несколько прицельных разрезов ножницами, движимая чёткой логикой гениальной задумки. Старательно сшитые в новом порядке фрагменты превратились в платье с длинным шлейфом, похожим на хвост павлина-альбиноса. Отрезав широкие бретельки, она прикрепила вместо них тончайшие бисерные ниточки, придавшие наряду элегантной роскоши, но всё равно чего-то не хватало. И тут её взгляд упал на абажур с хрустальными подвесками. «А что тётки мне сделают? Отправят в сиротский приют?!» – пожала она плечами и с преступной сосредоточенностью приступила к стрижке бахромы. После аккуратно распустила её на отдельные бусинки и пришила по всему платью, особенно густо у подола.
Украсив уши бриллиантовыми каплями серёг и заполнив линию роста волос лиловыми созвездиями тимьяна, Лалика стала напоминать чародейку с незавершённой акварели, в недосказанности которой таился ещё не сделанный оборот вокруг себя и пока не прозвучавший смех восторга. Сейчас она нравилась себе необычайно и, гарцуя перед трюмо, думала, что отчасти дядюшка Руззи прав: это зеркало – действительно искусство.