Из всех хозяйственных дел Лалика предпочитала помощь в саду, потому что он нередко подыгрывал ей в прятках, открывая тайные лазейки и укромные закутки, где она могла часами незаметно и безнаказанно читать взрослые книги из подматрасного тайника тётушки Тутии или выдумывать чуточку стыдные истории про принцев и фей, смастерённых из клевера и незабудок. Найдя уютное укрытие в травяной лунке за каменной чашей прудика и поёрзав для уверенности выбора, она вдруг ощутила себя под защитой сада и даже слегка приободрилась. Сверху её охраняла нависающая фонтанная скульптура, столетие назад выполненная на заказ по причудливым эскизам Алуры и за годы обросшая лишайником до неузнаваемости. Говорили, что внутри томится мраморная птица с безупречным лицом и ещё более безупречной грудью Алуры, но сейчас в мшистом изваянии можно было распознать только лесовика, любящего хорошо поесть.
Утренний свет наслаивался чётко очерченными полосками лучей: вот прослойка ватной дымки – вот всё ещё ночь, вот тропинка из минеральной крошки – вот всё ещё ночь, и так бесконечно, пока в глазах не зарябит. Из кустов полудикой малины донеслось фырканье Муты, означавшее террор полёвок, и следом довольное гортанное «рру», знаменующее полную победу над ними. Разбуженные цветы со сморщенными поутру мордочками пока не помнили, какого они цвета, и все как один розовели под чарами зари. Солнце качнулось на миллиметр вверх, и сад вспыхнул бриллиантовыми россыпями: каждая ворсинка сада мерцала росой, дрожала, таяла и угасала, оборачиваясь тёмным фантомом. Лалика кончиком пальца подцепила каплю, любуясь сквозь неё радужной галлюцинацией сада, и усадила на тыльную сторону руки как вставку невидимого драгоценного кольца. Врождённое трепетное обожание драгоценностей было важным аргументом в пользу версии её фейского происхождения, думала она, но также могло свидетельствовать о родстве с пиратами. Капля игриво укатилась между пальцами, и Лалика попробовала снова – теперь серьги. Чтобы разглядеть украшение в ушах, она лихо перевесилась через край чаши прудика, но буро-зелёное рябое зеркало тут же её нахально высмеяло.
Мута бережно лизнула рану на оттопыренной лодыжке, отвечающей за неустойчивый баланс тела девочки, вот-вот готовой соскользнуть по плесневой слизи бортика прямо в рыбий дом. «Не-не-не-не! – взмолилась Лалика. – Полегче там!» Мута лизнула полегче, и холодок на коже приятно притупил боль – как мелиссу приложили. Совершив эффектный акробатический трюк, в условиях земного притяжения посильный только таким невесомым существам, как не доедающие чечевичную кашу девочки, она выпрямилась на ногах и отряхнула платье шумными хлопками – аплодисменты себе самой. Подняла голову и обомлела. Вдали, у самого крыльца, Мута вытанцовывала перед Тутией, самозабвенно крутя тазом и щёлкая хохотливой пастью – выпрашивала что-то, или просто чувства накопились. Всем телом вздрогнув от удивления, Лалика уставилась на свою ногу, затем на пустующую лужайку, затем снова на ногу. И завизжала! Выпученные анютины глазки, резко выплакав остатки росы, уставились на вопящую безумицу, а та бесцельно скакала на одной ноге, прижимая к груди вторую, и таращила глаза сразу во все стороны.