И хотя их семью никто не трогал с того дня, но мать стала будто не в себе. Уходила куда-то, бродила где-то, терялась. А один раз не пришла. Татьяна хотела её искать, но папин товарищ остановил, сказал не привлекать внимания, ехать домой, в Ленинград, и забыть обо всём, чтобы не отобрали того, что осталось.
А остались комнаты, которые больше походили на царские палаты. И вещи, которые Татьяна потихоньку продавала. Устроиться на работу молодой женщине с консерваторским образованием и смутной историей с отцом было непросто.
Начала Татьяна работать няней у близнецов, и отец стал без неё беспомощным каким-то, что ли. И Татка, (ха, маленькая!) сразу поняла, что Татьяна хочет занять в их семье место матери! И уговаривала Мусю как-то повлиять, но Муся как будто не понимала, и пока мыла, месила, шила – только рассуждала:
– Дело молодое, чего уж. Видно, что слюбились, значит, так тому и быть. Чего плохого, у мальчишек – мать, у тебя – мать, отцу – отрада и опора.
– Она мне не мать, – пылала щеками Татка.
Какая любовь может быть у таких, не стариков, конечно, но уж точно – не молодых людей?!
Но сегодня мирилась с Татьяной, Мусей и чужой любовью. Помогала готовить, разбирать посуду, потому что Муся никак не могла представить, сколько народу может пожаловать в такой чудесный день к ним, сбивалась и велела перемывать и перетирать всё что есть! Сегодня Татка прощала и Татьяну, и Мусю, и даже на близнецов не шикала. И даже не делала неприступный вид, когда случайно встречалась с Татьяной взглядом. Та, как и Татка, волновалась и то и дело бросала взгляд на калитку и пыталась высмотреть на дороге: мальчиков на велосипедах и отца с дядей Олегом на машине.
– Должны уж приехать, – бормотала Муся.
Татка только успела заколоть брошкой, (чудо что за брошка!) воротник. И пальцем провела, улыбаясь, по цветочным лепесткам. Маленькая, хрупкая серебряная брошка, которую, заливаясь краской, подарил Виктор на шестнадцать лет.
Он сначала держал её в своих больших ладонях, а потом взял Таткину руку, перевернул её и положил серебряную вещичку на её ладонь – хрупкая веточка с бутоном, покрытым белой эмалью.
– Ната, как ты повзрослела, – удивился.
А Татка улыбалась победно. А он всё держал и держал её ладонь в своих.
И только она успела провести пальцем по этой эмали, как кто-то крикнул: «Едут!» И сердце сделало невозможное головокружительное сальто и взлетело, будто на трапеции, как та смелая циркачка, на которую маленькая Татка мечтала быть похожей!