Он всегда считал, что она не входит в комнату – она вливается в неё, как утренний свет сквозь занавески. Её взгляд замечали первым. Глубокие, почти тёмные глаза, в которых можно было утонуть, и всё же – не хотелось спасения. В них была ясность, редкая, почти невозможная – как будто она видела чуть больше, чем остальные, но не говорила об этом вслух. Волосы – длинные, темно-каштановые, с отблесками меди и золота, когда заходящее солнце скользило по ним. Распущенные, слегка растрепанные – будто каждый день был начат с ветром в лицо. Она никогда не приглаживала их до конца. Словно свобода была для неё не просто понятием – это была привычка, состояние, дыхание. И эта её улыбка. Улыбка с тайной. Не игривая, не нарочитая – просто всегда немного будто знающая. Как будто она уже видела финал истории, но всё равно хотела услышать, как ты её расскажешь. Когда она говорила, слова ложились мягко. Голос не громкий, но проникающий – с тем особым оттенком, когда речь готова вот-вот перерасти в смех. Её руки всегда были в движении – рассказывали вместе с ней, объясняли, рисовали в воздухе. Она писала, рисовала акварелью, складывала бумагу в цветы и птиц. И каждая вещь, которую она касалась, как будто становилась чуть более живой. С ней всё было ближе, яснее.
С ней было ощущение, что всё только начинается. Он помнил, как однажды сказал ей:
– Когда ты входишь, становится светлее.
А она улыбнулась – и ничего не ответила. Потому что знала. Не как тень прошлого,
а как мгновение, подвешенное где-то между тогда и сейчас —
полное света, ожиданий и слов, которые так и не были произнесены. Амелия была не просто воспоминанием. Она – как затяжной вдох перед чем-то важным. Девушка, которая, казалось, рождена для того, чтобы остаться – в доме, в сердце, в жизни.
Но она ушла. Как ветер. Без шума, без предупреждений.
Просто… исчезла. Её голос ещё звучал в его памяти – тихий, с той самой едва уловимой вибрацией, когда слова не говорят всё, а оставляют место чувствам.
Руки – лёгкие, творческие, всегда касающиеся чего-то: бумаги, его плеча, его щеки.
И мечты – мечты, которые они строили на веранде его дома, в жаркие июльские вечера, когда воздух пах пылью, травой и только что скошенным прошлым. Они любили друг друга тихо, будто это было чем-то слишком священным, чтобы называть громко.