Лида играет тише, и я слышу, как она меняет тональность и легкими касаниями и начинает вступление. На первых секундах я все еще чувствую сцену под ногами и вижу зал, но как только вступает остальной оркестр, то все эти мелочи улетучиваются вместе с волнением и чужими голосами в моей голове. Кожа больше не горит от прикосновений, а сердце не пляшет в ритме польки. Кульминация. За спиной вырастают мнимые крылья, и я чувствую, как укрываю ими весь концертный зал. Я словно защищаю этих людей своим голосом от самой себя. Я могу стать их главным кошмаром, обличась прямо сейчас, а могу оказаться спасением от бренных будней и подарить свой голос на память. Музыка затихает, а я снова касаюсь ногами сцены и прячу крылья за спину.
Поднимается волна аплодисментов, и актеры выходят на сцену для поклона. Люди подносят букеты цветов, и я радушно им улыбаюсь. На одном из крайних рядов замечаю мужчину, что в упор смотрит на меня и лишь слегка улыбается. И почему я решила поймать этот зрительный контакт, а не отвести взгляда, как это делаю обычно? Мужчина так и продолжает доброжелательно улыбаться, даже когда заметил то, что я смотрю на него в ответ. По нему нельзя было сказать, что он частный гость в театрах и принадлежит к категории людей, что пьют дорогое шампанское в буфете и обсуждают творчество эпохи Ренессанса. На нем была простая одежда, как у обычного рабочего человека, не слишком модная стрижка и барсетка. Мне казалось, что он смотрит далеко не на меня. Не на ту картинку, что нацепили поверх в гримерке. Он видит меня. Настоящую меня, ту, что перьями рассекает воздух и плачет, подобно раненной чайке над морем. По коже пробегает знакомый холод, и я поднимаю взгляд чуть выше. На меня с балкона смотрит режиссер и машет рукой, чтобы я после подошла к нему. Чувствую легкое головокружение и мысленно проклинаю этого человека с балкона. Только избавившись от горького привкуса чужого недуга, Александр Маркович снова вселяет в меня это зерно, что уже начинает разрастаться в бессонную ночь и болезненное превращение.
Чувствую, как пелена накрывает меня с головой, и я больше не могу искренне улыбаться зрителям. Еще немного, и я перестану слышать все, что происходит со мной и вокруг, и останутся лишь чужие голоса. Сначала они шепчут, но, если не превратиться, начнут кричать так громко, что я больше не услышу себя. Опускаю взгляд на свои руки, что со всей силы сжимают букет алых роз. Шипы впиваются в пальцы, но даже эта боль не отзывает нарастающую панику перед бурей. Если прямо сейчас не сбежать в гостиницу, то есть огромный шанс обнажить крылья прямо перед концертным залом. Вручаю букет близстоящему актеру и бегу к выходу из театра. У меня нет времени, чтобы вернуть платье в гримерку, и нет ни секунды, чтобы пообщаться с режиссером. Словно маленькая канарейка в клетке, я бьюсь в закрытые двери в поисках нужной. И когда мои попытки увенчаются успехом, то я вылетаю на свободу. Чувствую чью-то руку и готовлюсь к тому, чтобы отмахнуться от этого человека. Но, заглянув в лицо, вижу перед собой светлые русые волосы и обеспокоенный взгляд Лиды.