Я не успел ответить. Она встала на цыпочки, и её дыхание смешалось с моим, как два облака перед грозой. Но внезапно ночь взорвалась рёвом мотора – машина пронеслась в сантиметре, ослепив фарами-кинжалами. Мы отпрыгнули к стене, и её спина прижалась к граффити с кричащим черепом.
– Идиот! – вырвалось у меня, но Аврора уже смеялась, запрокинув голову:
– Представь, он мчался к своей Авроре! Может, мы помешали их истории?
Я не слушал. Внутри кипел вулкан – хотелось догнать того придурка, вырвать руль, втоптать в асфальт… Но её пальцы, сжавшие мою ладонь, стали якорем.
– Пойдём через аллею, – она потянула меня за собой в узкий проход между домами, где тротуар больше походил на трещину в реальности. – Здесь тише.
Мы шли, почти касаясь плечами стен, и луна плыла над нами, как серебряная монета в чёрном фонтане. Я чувствовал её взгляд – тяжёлый, как свинцовое стекло.
– Эмир… – она остановилась, и в тесноте переулка наши тени слились в одну.
Мы замерли в горловине переулка, где стены домов смыкались так близко, что звёзды превращались в серебряные нити, протянутые между крышами. Я поднял её ладонь к губам, ощущая под кожей пульс – быстрый, как стук крыльев колибри.
– Закрой глаза, – прошептал я, и её ресницы дрогнули, словно бабочки, решившиеся на первый полёт.
Мир сузился до точки, где её дыхание смешалось с моим. Я наклонился, и в тот миг время раскололось:
Её губы – прохладные, как первый снег, и сладко-кислые, как забродившие ягоды.До. Асфальт под ногами, пропитанный запахом дождя и старых граффити. После.
Её губы прикоснулись к моим, как первый луч солнца, пробивающийся сквозь вековую толщу льда – робко, почти невесомо, но с неотвратимой силой весеннего потока. В этом прикосновении была вся вселенная: шепот утренней росы на паутине, трепет крыльев бабочки, рождающейся из кокона, звенящая тишина между ударами сердца. Они пахли дождём, вымывшим пыль с мокрого асфальта, и чем-то неуловимо её – словно кто-то растёр в пальцах спелую землянику, смешал с каплей мёда и размазал эту смесь по моей душе.
Мы застыли на грани – два сосуда, готовых пролиться друг в друга. Потом её губы дрогнули, как поверхность озера, задетая падающей звездой, и я ощутил вкус: сладость детской доверчивости, кислинку невысказанных страхов, солёный привкус пота на верхней губе. Это было похоже на погружение в тёплое море, где время теряет смысл, а тело становится легче воздуха.