– А ты – как будто рисуешь его решение акварелью.
Мы прижались лбами, и её шарф сполз, обнажив шею, где пульсировала жилка. Я прильнул к ней губами, чувствуя, как её тело дрожит – не от холода, а от напряжения, как струна перед кульминационным аккордом.
– Подожди, – она положила ладонь мне на грудь, и я ощутил, как под кожей бьётся что-то чужое, живое, подаренное ею. – Это слишком…
– …идеально? – досказал я, целуя её запястье, где тонкие вены синели, как реки на старинной карте.
– Страшно. – Она втянула воздух, и её голос рассыпался на части. – Я не хочу быть твоей ошибкой в расчётах.
Я прижал её ладонь к своей щеке, чувствуя, как холод колечка врезается в кожу.
– Ты – единственная формула, где я допустил иррациональность.
Мы снова слились в поцелуе, уже без осторожности – губы прикусывали, зубы стучали, дыхание становилось хриплым. Её руки под моей курткой жгли, как угли, а я, теряя рассудок, прижимал её к стене, покрытой слоями старых объявлений – «Ищу гитариста», «Люблю тебя, Лиза», «Смерть лживым политикам». Наш поцелуй стал ещё одной надписью поверх них – недолговечной, но яростной.
Когда мы разомкнулись, на её губе блестела капля крови – моей или её, я не понял. Она провела по ней пальцем, рассмотрела, затем вдруг лизнула, не сводя с меня глаз. В этом жесте было что-то первобытное – вызов, принятие, клятва.
– Ты разрушил меня, – прошептала она, поправляя шарф. – Как землетрясение рушит город, чтобы построить новый.
Мы шли к её дому, и каждый шаг отдавался болью – не в ногах, а где-то в районе солнечного сплетения. Она внезапно остановилась у качелей, раскачивающихся под порывом ветра.
– Знаешь, что я сейчас чувствую? – спросила она, закидывая ногу на перекладину.
– Желание убежать?
– Нет. – Она толкнулась от земли, и качели взмыли вверх, задевая ветки обледеневшей берёзы. – Желание нарисовать тебя. Таким – с растрёпанными волосами и глазами, как у волка, который нашёл свой клад.
Я поймал верёвку, остановив её полёт.
– Тогда рисуй. Но только с натуры. Каждый день.
– Это угроза? – она наклонилась, и её нос коснулся моего.
– Обещание.
Её смех смешался с воем ветра, а я подумал: мы похожи на два химических элемента, вступивших в реакцию без колбы – взрывоопасно, незаконно, прекрасно.
– До завтра, Эмир.
– До завтра, Аврора.
Она побежала к дому, обернувшись на ходу, и я поймал её взгляд – тот самый, что будет гореть во мне даже через годы, когда «завтра» станет «вчера», а наши трещины сольются в единый узор.