– Думаю, – честно признался Иван Артемьевич. – Но не потому, что мужик. Потому что умираете. А с умирающими разговаривать бессмысленно – все равно не слышат.
– Слышу. Просто не хочу.
– Не хотите жить или слышать?
– А разве это разные вещи?
Профессор задумался. Тридцать лет он объяснял студентам разность между жизнью и существованием, опираясь на античных философов. А тут неграмотный мужик одной фразой сформулировал проблему, над которой бились мудрецы.
– Знаете, что, – сказал он, – давайте есть кашу. А то медсестра замучает обоих.
Пётр помолчал, потом медленно повернулся и взял ложку:
– Каша дрянь.
– Дрянь, – согласился Иван Артемьевич. – Но единственная, которая у нас есть.
Пётр съел половину и отложил ложку:
– Сыт.
– Завтра доедите.
– А завтра будет?
– Будет. Каша у них неисчерпаемая.
Пётр впервые улыбнулся:
– Не каша. Завтра.
– А, – понял профессор. – Завтра тоже будет. Куда денется?
Разговоры начались с мелочей. Пётр спрашивал, что читает профессор, тот объяснял. Иван Артемьевич интересовался колхозной жизнью, Пётр рассказывал – неохотно, но обстоятельно.
Выяснилось – общего больше, чем казалось. Оба привыкли быть главными: один в аудитории, другой в деревне. Оба умели говорить так, чтобы слушались. Оба никогда не врали ради выгоды и не унижались ради карьеры.
И оба потеряли не только способность ходить, но и смысл существования.
– Скажите честно, – спросил Пётр, – зачем меня разговорить пытаетесь? Жалко?
Иван Артемьевич подумал. Зачем? От человеколюбия? От скуки? По привычке учить?
– Не знаю. Может, потому что самому есть с кем поговорить. А может, интересно.
– Что интересно?
– Вы. Как человек живет без книг, без знаний, без всего того, что я считал необходимым. И при этом живет по-человечески.
Пётр нахмурился:
– А как не по-человечески? Скотом?
– Многие живут скотом. Даже с дипломами.
– А я не скот?
– Нет.
– Откуда знаете?
– Скот не умеет мучиться совестью. А вы мучитесь.
Пётр задумался:
– Мучаюсь. Думаю – может, мог что-то по-другому? Сына уберечь, жену… деревню.
– И что думаете?
– Что не мог. Но легче не становится.
– А мне легче оттого, что знаю: античные герои тоже ничего изменить не могли. Судьба сильнее человека – греки это поняли.
– Какие греки?
– Древние. Писали пьесы о том, как люди с судьбой бьются.
– И побеждали?
– Никогда. Но это делало их героями.