3.
Можно выстроить цепь от Москвы до Рима
из людей, что не вспомнят моего имени,
сколько можно травы затоптать ногами,
что со мной почковались, сплетясь шагами,
выпуская в асфальт цокотание химии,
можно выстроить всех их в такой периметр,
что накроет Садовое, как татами,
а сейчас и лицо моё кажется диким им.
Пахнет кровью сирень, и кричат собаки,
подавая сигнал для своей атаки,
от того ли, правда, что я пахну морем,
что течёт в далёком Лукоморье, словно
с чужаком не выйдет разговора толком,
кроме лая да лобызаний в драке.
4.
Борщевик растёт на крыльце, как вилка,
что торчит, целясь в небо кривой ухмылкой,
заросло крыльцо ирокезом длинных
коридоров слипшейся паутины,
пролетает шмель и кусает тучу,
выпуская дождь, словно стрелы лучник,
я иду и мокну, но смотрю с улыбкой,
позабыв, что здесь надо делать вид, как
краб, набравший в рот аммиачной ртути,
поддавая в ритм коды словоблудий.
5.
Я ползу, как жук, что залез куда-то,
но не знает сам своего масштаба —
только поворот на ближайшей ветке,
как венец свершившейся пятилетки,
чтоб не думать лишнего, пью таблетки.
Облысевший дом, как ствол баобаба,
хрип костей и боль в пустотелых нарах,
где кипела страсть в наших капиллярах,
а теперь шипит пустота, как жаба.
Я брожу один, как изгой, по парку,
мы стояли здесь и, от счастья плача,
чем звезда, светили друг в друга ярче.
Я дышал в тебя, как огонь в бумагу,
как танцуют в ряд числа Фибоначчи
[1],
вылетали ямбы на той скамейке,
и навечно нас летний вечер склеил.
Оказалось, всё можно вырвать, правда,
глубоко останется мёртвый корень,
и кого туда ни сажай, не сможет
починить разбитого миокарда.
6.
Я смотрю на Москву с расстояния ближе,
чем любовь, что упала на сердце грыжей,
на железные башни и их затишье,
когда смотришь на бурю и мылишь лыжи,
заливает мозг красный цвет от неба,
набухают тучи, как сгусток слепка,
и как будто скоро на пыль от щепок
распадётся вся эта дребедень, как
оторванный сон из воспоминаний.
Ничего так сильно меня не жалит,
как шипящий диктор змеёй в экране,
задвигая, как доброта тирана
защитит тебя от других тиранов.
Солнце так печёт, что металл расплавит.
Всё плывет, как корабль, но без штурвала,
непонятно куда, впереди – лишь скалы,
я был счастлив здесь, как часть океана,
а теперь собираю себя в чемодан и
обсыпаю словами, как солью, раны.
Я уйду, как в пакете с водой, в целлофане,