Однако простите меня, родные мои. Что же делать, если у меня нет лирического героя, который вызывал бы сопереживание? Я ведь не заставляю никого выбирать его президентом литературного сообщества, не призываю даже помогать ему. Все мы, товарищи, должны сейчас, пока Володькина бабушка запустила вечный двигатель, открывающий и закрывающий её рот, признаться себе, что мы бываем крайне несправедливы к отдельным персонажам. Посмотрите, сколько им приходится терпеть только лишь ради того, чтобы вы смогли о них прочитать. Возможно, некоторые из них хотели бы выбросить эти эпизоды из своей жизни, а не множить их тысячами экземпляров. Поэтому давайте остановимся на промежуточном выводе: нам нравятся несправедливые истории.
Если уж совсем откровенно, то вряд ли кому-нибудь из вас захотелось бы участвовать в истории, где всё ровно и каждому воздаётся по заслугам. А как же прибавочный продукт? Ведь даже на работу, помимо главного иррационального мотива всей жизни – слить большую часть жизни куда-нибудь, легальным и одобряемым способом, вы идёте только ради того, чтобы получить больше, чем вы того заслуживаете. И если уж вам предложат стать персонажем – наверняка вы подумаете: что я буду с этого иметь? Окажусь ли я в итоге в плюсе? Но ведь плюс – это одна из форм несправедливости. Почти все мы и почти всегда не против, если жизнь будет несправедлива в нашу пользу. Люди даже в лотерею играют, чтобы кто-то мог сказочно разбогатеть за счёт того, что все вместе они вдвое обнищают.
Раньше я не часто заходил в гости к бабе Шуре и почти не общался с ней, поэтому возможность оценить её речевую несдержанность представилась мне впервые. Как всякий болтун, я не переношу болтунов на дух. Особенно тех, кто вставляет ногу в дверь прежде, чем спросить, есть ли у тебя желание его слушать. Володькина бабушка была худшим вариантом. Если бы она ела столько, сколько болтает, в автобусах она бы не ездила, её лишний вес, вероятно, вызывал бы опасения у окружающих и, скорее всего, ей даже пришлось бы решать эту проблему, когда бы из-за неё выглянула одна из болезней. Но с болтовнёй никто не скажет: вы рискуете простудиться или подцепить инфекцию или иссушить свой мозг оттоком слов.
Уже на вокзальной скамейке баба Шура говорила обо всём подряд, начиная с того, как нянчила маленького Володьку, и дальше в прошлое, пока не добралась до собственного детства. Пристроившись на соседнее сиденье, баба Шура напрягала голосовые связки долго и без перерывов. Я не прислушивался к её словам особенно внимательно и с приближением позднего вечера начинал думать о сне, однако некоторые истории о злых соседях запомнились мне довольно подробно. Со временем мне даже самому захотелось спросить о колдуньях, тем более что в памяти ещё не остыл недавний Володькин рассказ.