Он открыл дверь.
Комната была крохотной, едва ли в два шага длиной. Скрипучий пол, простые стены, запах дерева и сухих трав. У стены стояла кровать – широкая, неожиданно большая для такой тесной комнаты. Рядом – низкий столик и старый табурет.
В углу – тумбочка, а на ней медный таз с водой. Кто-то явно позаботился – приготовил всё заранее.
Он медленно подошёл. Снял плащ, положил его на табурет. Окунув руки в холодную воду, плеснул на лицо. Капли стекали по шее, словно стирали усталость, грязь дороги – и остатки сомнений.
Он опустился на край кровати.
Ткань была мягкой. Плотный, хорошо выбитый матрас принял его тело, как будто знал его вес. Он лёг, медленно, глубоко вздохнув, и позволил себе расслабиться.
Дыхание стало ровным. Он не спал, но уже перестал бодрствовать.
В комнате царила тишина.
Но он знал – она придёт.
А где-то над ним, в ином измерении, отец и сын по-прежнему наблюдали. Молчали.
Пока.
Он уснул.
Сон накрыл его тяжёлым покрывалом, как долго жданный отдых после бесконечной дороги. Но привычка к настороженности – плата за годы скитаний – не давала расслабиться полностью. Он спал чутко, как зверь, привыкший к лесу: ни один шорох не мог проскользнуть мимо.
Потому он почувствовал прикосновение сразу.
Что-то мягкое, тёплое коснулось его щеки – осторожно, почти нежно.
Он разом открыл глаза и, не думая, перехватил запястье. Пальцы сжались автоматически, но через долю секунды он понял: это она.
Она стояла рядом с кроватью, полунаклонившись над ним. На лице – лёгкая улыбка, в глазах – то ли желание, то ли игра, то ли что-то ещё, чего он не смог сразу прочитать. Её дыхание было ровным, спокойным. Как будто всё происходящее – естественно.
Он посмотрел ей в лицо. И на миг забыл, как дышать.
Она была прекрасна. Не как женщины при дворах или в купальнях – не искусственно, не нарочно. Её красота была живая, необузданная, как летний ливень. Щёки с лёгким румянцем, губы приоткрыты, волосы рассыпались по плечам, будто тени пшеницы.
Он опустил взгляд.
Платья не было.
Только сорочка – тонкая, почти прозрачная. Свет от масляной лампы вырисовывал на ткани её тело, как художник, работающий светом. Он видел изгибы груди, бедер, линию живота – всё это казалось одновременно близким и запретным.
Она не произнесла ни слова.
Только смотрела – и ждала.