На столе догорала свеча. Воск стекал по её боку, будто слёзы, растекаясь по деревянной поверхности. Пламя мерцало, слабело, дышало в последний раз.
Он подошёл, чтобы затушить её.
Но вдруг – прикосновение.
Нежные, лёгкие пальцы скользнули по его спине – от лопаток к поясу. Как ветер, как воспоминание. Он замер, но не отпрянул. Только сжал челюсть, будто сдерживая дыхание.
– Кто она, ради кого ты отвергаешь меня? – её голос был тих, почти ласковый шёпот в самое ухо.
– Моя жена, – выдохнул он. – Она всё для меня.
– Но её здесь нет, – мягко, с тенью насмешки сказала она. – А я – здесь. Живая. Тёплая. И она никогда не узнает. Я обещаю… не скажу ни слова.
Хохоток. Ласковый, звонкий, он наполнил комнату, как тёплая волна, обволакивая, опьяняя.
Он стоял, как статуя, но внутри – всё горело.
Она обошла его и медленно повернула лицом к себе.
Губы её вновь нашли его, сладкие, требовательные, зовущие. Он почувствовал, как тело предаёт душу. Он был человеком. Усталым. Живым.
На ней уже не было ни сорочки, ни стеснения. Она стояла перед ним, как Ева – первозданная, чистая, запретная. Свет от свечи скользнул по её коже, будто благословляя её плоть.
Огонь вспыхнул в его глазах. Руки сами потянулись к ней – жадно, дрожащими пальцами. Его губы скользнули по её шее, вниз к груди, животу – как будто искали спасения в пламени, которое сами раздували.
И в этот миг – в самый миг, когда он почти переступил черту – что-то зашевелилось в углу комнаты.
Тень. Нет, две тени. Маленькая – и чуть выше. Как будто кто-то стоял там. Смотрел.
И снова – образ. Глаза. Детские. Глаза сына.
Он замер. Весь мир сжался в точку между дыханием и стыдом.
Но сейчас – всё было иначе.
Мир сузился до одной точки. Только она. Её дыхание. Её тело, податливое, горячее, будто рожденное из огня. Её стоны, заливающие разум, как вино, как заклинание. Всё остальное исчезло: клятвы, дорога, любовь, даже имя.
Была только плоть. И её зов.
Он приник к ней, целуя, вгрызаясь в нежную грудь, и ей это нравилось – она выгибалась, дрожала, шептала слова, смысл которых давно потерялся, оставив только звук. Его руки жадно изучали её, губы горели, как умирающий, впервые нашедший тепло.
Она запрыгнула на него, оплела бёдрами, будто хотела раствориться в нём. Губы её скользнули вниз – по шее, к груди, оставляя огненные следы.