Побои по вынужденным обстоятельствам и моему согласию у них получались более эффектно, чем до этого драка между собой, и наутро мы все побитые и помятые выстроились после прибытия перед нашим Мастером, русским дипломатом и чужим, нанятым на рейс капитаном, который, предвосхищая публичную и беспощадную экзекуцию людей, ему неподотчётных, стоял в сторонке и гадко, совсем не по-христиански, улыбался.
«Вот эта шельма! – вскричал, подступив ко мне Мастер, этот статный итальянец шестидесяти лет, без единого седого волоса на голове.– В Италии я бы просил, чтобы сожгли этого еретика!»
«Я настоящий католик», – тихо возразил я тогда.
«Молчи!” – он театрально заломил руки, будто бы своего собственного сына пытался отправить в геенну огненную. Но, как многие южные люди, Мастер был человеком отходчивым, и, закончив своё представление, отвёл русского посла от нас подальше, чтобы обсудить нашу дальнейшую судьбу. Они то прикладывали руки к груди и поднимали взгляд в небо, словно клялись перед Всевышним в верности, то уговаривали в чём-то друг друга,трогая поочерёдно за предплечья. В итоге они подошли к нам и провозгласили вердикт:
«Все остаются без прямого наказания, но и безденежного содержания до постройки на берегу Тавриды заказанных ранее шлюзов и фонтанного портика, а этот – Мастер указал на меня рукой, – пока не починит органчик!»
«Если бы не я, – сказал я едва слышно в сторону, стоявшему рядом Гаэтано, – если бы не я и моя краска для волос: ваш маэстро был бы уже весь седой, как лунь».
«Что?» – спросил, оглянувшись, со вновь поднимавшейся яростью, Мастер, обладавший острым слухом.
«Синьор. Я хотел бы взять в помощники Гаэтано, чтобы на берегу отремонтировать инструмент. Некоторые запчасти очень тяжёлые, мне нужен помощник».
Русский посол приобнял горячего Мастера и, махнув на нас всех рукой, уговорил примириться.
«Хочешь, Гаэтано, я тебя выкрашу в рыжий цвет? Я приготовлю из охры краску для волос специально для тебя», – мы обнялись и, хохоча, ушли в никуда, туда, где виднелись рыбацкие постройки.
5.
Мы вернулись в город через день с корзинами, полными запечённой рыбой и какой-то местной выпечкой, оставшейся после пропущенной нами Пасхи. Всю дорогу Гаэтано удивлялся щедростью и красотою местных женщин. Я ему объяснял, что они по сути те же итальянки, просто долго живут на чужбине, но он противоречил мне, говорил, что на его земле у всех фигуры, как у моей арфы, а здесь: тут он причмокивал от удовольствия, будто вспоминал, как он целовал на прощание одну из них.