«Ты смотри, что я придумал, – заново чертил теперь уже не доверяя песку, на грифельной доске нам двоим Гаэтано. – Вот папский органчик, вот ирландская арфа, вместе, в одном ящике они дадут другой звук. Я назову этот инструмент, он будет называться… – его взгляд, казалось, оглядывал райские кущи. – Я вчера познал женщину с таким тихим-тихим и ласковым голосом. Её звали Нина. И я назову этот инструмент: тихая Нина, по-итальянски: пиана-Нина, пианина».
Тут уже возмутился я:
«Какая ещё пиана-Нина? Мне нужен органчик, я везу в Москву органчик, я за органчик головой и всеми другими частями тела отвечаю!»
«Отвечай, за что хочешь, и называй инструмент, как хочешь. Тебе же не всё равно, как я тебя называю в твоё отсутствие?»
«А как?»
«Неважно, главное, если ты соберёшь этот аппарат по чертежу, он будет играть».
Чтобы к утру чертёж с грифельной доски не исчез вместе с росой, я, как только забрезжил свет, и весь оставшийся день до поздних сумерек, а дальше при лампадке аккуратно перечертил его на пергамент, заново сделав промеры органа и арфы. Пересчитал и сопоставил клавиши и струны будущего инструмента. Проверил механические рычажки и продумал способы их модернизации. Теперь я понимал замысел моего друга.
Потом я взялся за дело. Демонтировал металлические трубы, разобрал басовые деревянные звукосниматели и разломал остатки бетонного, самого низового, глубокого по тембру сопла. Полностью ликвидировал все регистры для упрощения конструкции, убрал педали (позднее придётся две вернуть обратно для более приятного звучания и согласно одному ещё капризу Гаэтано, но об этом, если не забуду, позже), вынул всё необходимое для нагнетания воздуха, и начал переделывать органную кафедру и трактуру. То есть, клавишный ряд и систему звукоизвлечения для будущей струнной основы.
Клавиш у меня было примерно в 3,14 раз меньше, чем требовалось для того, чтобы потревожить каждой только одну струну. Поэтому, я вынул их все и начал выпиливать у верстака из крупных брусков по три-четыре миниатюрные заготовки. Дерево было плотное, почти белое, напоминавшее слоновью кость. Наверное, это был какой-то вариант северной просушенной берёзы. В сторону я откладывал эти заготовки, и так увлёкся работой, что не услышал приближающиеся сзади шаги.
«Никак для личной нужды и по заказу местных бандитов что-то готовишь, кельтская шельма? – услышал я сзади тираду Мастера. – Что это за косточки?»