«Нет, – вздыхал я. – В Ирландии они у нас другие. Когда будет скучно в дороге, я про них расскажу. А пока возьми вот эти чётки и помолись».
«Наверное, у вас там женщины не очень, – пытался съязвить Гаэтано, отказываясь от чёток, – раз ты сбежал от них».
Я тоже на него злился:
«Да ты женский пол впервые только вчера и узнал, раз городишь такую чепуху». – На этом наш спор и закончился потому, что мы входили в город.
В портовой казарме мы угостили всех наших коллег рыбой, потом кто-то пошёл проверять шлюзы, кто-то смотреть, что можно сделать по каменным работам у изношенного с античных времён портика у каких-то бань, а нам отдали в распоряжение длинное, похожее на базилику, помещение. Туда, под гулкие своды заволокли наш изломанный орган, ящик с инструментами, тонкие доски тёмного дерева, лаки, ткани и спустили в погреб провиант.
«А не так уж тут и плохо, в Тавриде, а?» – хлопнул по спине я оторопевшего товарища.
Гаэтано только пожал плечами.
Мы не стали медлить и, разложив инструменты, уселись друг напротив друга возле пыльной, освещённой Солнцем площадки. Гаэтано начал чертить веточкой свои мысли относительно нашего органчика. Он нарисовал его, будто смотрели на него спереди, справа нарисовал вид слева, ниже вид сзади и сверху. Спустился в погреб, чтобы утолить жажду.
Потом начертил в первом приближении, какими-то прямоугольниками то, что подлежало изъятию и давало нам пространство для дальнейшей реконструкции. В стороне от первоначальных эскизов начал делать какие-то расчёты. Два раза заставлял меня подниматься для промеров арфы в её критических точках. Пересел левее от своих чертежей и нарисовал довольно красиво арфу. Я тоже спустился в погреб и вернулся, освежившись.
Подсев снова рядом, мне было интересно глядеть то на процесс его рисования, то на него самого. Когда он пересаживался для удобства осмысления нарисованного, я торопился опять усесться рядом, чтобы ничего не упустить из хода его мыслей. Время от времени прибегал Алессандро, смотрел на рисунки через плечо, пытался что-то спрашивать, но на него не обращали внимания.
Тогда он пошёл напролом.
«Не трогайте моих чертежей», – возопил Гаэтано, когда Алессандро, снеся все рисунки на песке, вопросительно повернулся с деланной улыбкой.
Но перед взглядом Гаэтано, полным одного лишь детского непонимания, из Алессандро вышла вся агрессия, он выбросил все инструменты из рук, все планы из головы и принялся долго успокаивать отнюдь не отчаявшегося, просто обескураженного товарища.