А я размышлял, что в порту принимать контрафакт будет человек прожжённый. Он взвесит на точных весах до унции бочонки, да ещё и снимет с каждого пробу. Подкупить его у меня не будет ни времени, ни средств. Бочки не дополнишь ни дождевой, ни тем более, морской водой: меня, или даже нас всех за это умертвят отнюдь не быстрым способом. У нас за такие фокусы могли напоить расплавленным оловом. Такой позорной смерти даже на миру я не хотел. Но проблема разрешилась сама, пусть и не совсем благопристойно.
Я тогда так глубоко погрузился в свои мысли, что не могу и сейчас определить, кто, кроме мертвецки уснувшего Гаэтано, мог перебудить всех своих друзей-итальянцев шумной безостановочной перебранкой. Это мог быть и деловой застрельщик Алессандро, и склонный к ораторству Бартоломео, и зачастую даже по трезвости хамовитый Джанбатиста. Но закончилось всё общей потасовкой. Признаться, довольно беспомощной.
Джанбатиста широко замахнулся на Бартоломео, когда последний безрезультатно звал на помощь Гаэтано, но промахнулся, улетев вслед за своим кулаком куда-то в темноту трюма. Алессандро единственный, кто мог пустить кровь в тот скандальный вечер, метнул тут же в Барталомео стамеску, пролетевшую в дюйме от моего уха и воткнувшуюся в шпангоут, глухо и коротко завибрировав. В ответ Бартоломео, самый мускулистый из всех, поднял над головою ещё не опорожнённый до конца бочонок, но, не управившись с качкой, упал вместе с ним навзничь, расколотив его о перекладину в щепки. На этом всё и закончилось.
Ругался, поднимаясь на карачки, Бартоломео, весь мокрый от пролитого на себя алкоголя. Выходил из темноты, потирая ушибленный кулак, Джанбатиста. И рыдал от раскаяния и страха Алессандро, параллельно славя Господа за то, что Тот уберёг его от невинной крови.
Решение проблемы об утраченном алкоголе возникло само собой и, если убрать детали, было недалеко от истины и грешило всего лишь с толикой умолчания. Сошлись на общей легенде: при качке крепежи в корпусе органа не выдержали, крышка сорвалась с места и, чуть не убив меня, задремавшего, выкатившимися бочками, одну разбила о такелаж. На мои крики прибежали итальянские товарищи.
«На тебе нет ни ссадины, это неправдоподобно», – заметил наблюдательный Алессандро. Все вокруг утвердительно пожали плечами и начали закатывать рукава. Я лишь спрятал в задний карман стамеску от греха и приготовился к показательному избиению.