Наконец, «пианина» была готова. Когда её целиком увидел импульсивный Мастер, то возопил:
«Что это за чудовище? Что ты, чужеземный шельмец, сделал с благородным органчиком? Тебе место на эшафоте! Хочешь, я его тебе устрою?»
Я напомнил, что давеча уже объяснял свою затею и даже заслужил похвалы синьора.
«Да, но я и представить не мог, какую похабную вещь ты сделаешь из органчика!»
Я объяснил теперь уже по чертежам Гаэтано нашу затею. Над нами он и нанявшие его чиновники сжалились, но устроили с десяток прослушиваний. Из этого вырастал сущий кошмар. Мастер и русский посол приходили и уходили с неудовольствием, мы с Гаэтано лазили под капот своей машины и регулировали механизм молоточков, но звук всё равно выходил сиплый, как у портовой шлюхи, а не как у любимой женщины моего товарища.
И однажды Гаэтано проснулся и сообщил:
«Мне сегодня приснились ноги моей возлюбленной», – и снова он сел за чертежи. Я сначала не принял его заявление серьёзно: иногда он вёл себя, как ребёнок. Но к концу дня он принёс два деревянных швеллера, долго с ними возился, и сотворил для своего «опуса магнума» две педали, наподобие бывших до этого многочисленных органных, но более тонких по работе, делавшие звук одна тише, другая звонче. Снаружи Гаэтано действительно выточил эти клавиши для ног в виде женских ступней. Я попытался извлечь звук, ударив рёбрами ладоней несколько раз по ручным клавишам, нажав ногой на педаль.
«Па-па-ба-бам», – грузно и угрожающе возмутилась пианина.
«Это так пела твоя возлюбленная?», – цинично поинтересовался я.
«Ты просто не имеешь слуха», – отозвался Гаэтано.
Однако, нововведение Гаэтано помогло. К тому же, за время настройки инструмента я и сам поднабрался опыта брать нужные гармоничные аккорды. Что-что, а народ мы музыкально одарённый. И после контрольного и, наконец-то, удачного прослушивания и принятия работ, мы заколотили наш шедевр щитами, обложив изнутри бархатными тканями, войлоком и соломой, и оставили его дожидаться обоза.
6.
Дней через пять прибыл нарочный и повелел собираться в дорогу, навстречу высланным из Москвы царским проводникам. Через день мы целым поездом снялись с Таврического побережья и двинулись на север, а ещё через день встретили московских проводников, ехавших к нам навстречу. И потянулись долгие степи, на целые недели без различия, без чего-нибудь, останавливающего на себе взгляд.