Нам отдавалось в пользование: старый конь Иоахим, модернизированная сошка, более похожая на то, что здесь называют «косулей»: по сути то же, что и соха, но пахала на полвершка глубже и имела полку для отвала земли. «Косуля» не имела железных сошников, потому, что из железа в деревни вообще было мало чего. Помимо этого староста отдал мешок с зерном для посева, овса на корм коню, отмеренного скрупулёзно ложками только для дороги туда и обратно, три пары лаптей каждому, испечённый впрок хлеб с избытком да крынки с квасом, упакованные в короб. Остальное, в основном инструмент, мы нашли в своих личных вещах.
8.
Иоахим оказался конём стоического склада, все его мысли ограничивались исключительно внутренними переживаниями и ничего из происходящего вокруг его не трогало. Поставленный на дорогу и запряжённый в нагруженную телегу, он шёл со скоростью прогуливающегося после обедни пешехода и останавливался через каждые полверсты, дабы опорожнить кишечник. Если кто-то из сопровождавших его решал вдруг забраться на транспорт, чтобы дать отдохнуть своим ногам, Иоахим тут же демонстративно останавливался, и никакие розги или пинки не могли сдвинуть его с места. Мы уже в дороге поняли, что толку от него в поле не будет никакого, и впрягаться в соху придётся нам. На ходу мы начали переделывать лямки и узду под себя, готовясь хоть как-нибудь при пахоте обойтись без коня.
Мимо тянулся вдоль дороги старый, подгнивающий в сырой ложбине редкий лес, полный мошкары, изредка прерываемый небольшими опушками на возвышенностях все двадцать вёрст, которые мы прошагали в тот день. Добрались мы до места назначения ещё засветло.
Государственные земли отличались от предыдущих: они были более просторные и менее ухоженные, а на всём пространстве, которое окидывал взгляд, только вдалеке курился тонкой ниткой поднимавшийся в небо дымок, и больше не было ни одной приметы существования человеческой деятельности. Вскоре мы подъехали к этому единственно обозримому жилому месту.
Здесь, на пограничных пределах расположилась деревенька на пять дворов, откуда повыходили люди очень странного вида. Казалось, что они все одного пола и возраста, одинаково одетые в какие-то мешки и будто были сотворены одним производителем, например, нашим Джанбатистой. Я вскоре пойму, что у них у всех (мужчин, женщин, детей) был один и тот же постоянный на всю жизнь промысел – добывать болотное железо, бурый железняк, и эта тяжёлая работа стёрла с их лиц все индивидуальные черты. Но мои русские товарищи, до этого в дороге перешёптывающиеся то и дело друг с другом, мгновенно оценили обстановку и о чём-то уже беседовали с бедняками, пока к нам не спеша приближался государственный управляющий. Эта немногочисленная деревня носила странное название: «Перегон». Перегон кого или чего и куда, разобраться мне так и не удалось.