Хотя многие литературные и кинематографические произведения, где фоном происходящего так или иначе оказывается Венеция, этот вечно умирающий город, затрагивают темы не только и не столько философские, сколько амурные, причем зачастую в гондолах и дворцах, выходящих окнами на Канал Гранде, разыгрываются сцены вполне порнографического толка, сам я всегда переживаю в этих удивительных рукотворных декорациях не сбывшейся сказки лишь светлые декадентские чувства и почти никогда – эротические. Мне думается, что атмосфера Венеции выше заурядности плотских утех и куда как более располагает к созерцательности и обращению в себя, нежели к физической расточительности. На подсознательном уровне она является для меня полной противоположностью, к примеру, Польши, которая, кажется, вся пропитана здоровой сладострастностью и желанием сорвать узы одежд…
Именно поэтому до возвращения в Москву я не думал об Алесе, как о чем-то реальном и телесном, причем ее образ причудливо переплетался с образом ее спутника, или, как он сам выразился, «попутчика», оставаясь в большей степени связанным с загадочностью и недосказанностью. Разочарование от не повторившейся встречи слегка бередило мои мысли, но не чувства. Впервые она предстала передо мной в совершенно ином свете, кажется, в кабаре, располагавшемся на одном из переулков, примыкавших к Грабену17, где в просторном зале из зрителей был только я да скромная семейная пара, ушедшая через полчаса после начала представления. На сцене же, перед пустым залом, сменяя одна другую, по очереди выступали три или четыре танцовщицы, весь нехитрый номер которых сводился по сути к обычному стриптизу. Неординарность же происходящего заключалась как раз в отсутствии публики, контрастирующим с полной самоотдачей исполнительниц. В Амстердамском районе красных фонарей, к слову сказать, подобные заведения не знают отбоя от туристов, школьников и скучающих особ обоего пола, хотя исполнительницы плясок со свечами и любовных сцен явно не перетруждают себя на их потребу. Как бы то ни было, наблюдая за стройной девушкой, так ни разу и не распустившей свои красивые волосы, собранные в тугой узел, и изящно танцующей в одних пуантах по широкой сцене, за ее нежной полной грудью, плавно колышущейся на худенькой грудной клетке в такт грациозным прыжкам и пируэтам, я невольно подумал о далекой Алесе. Это не была тоска по чему-то несбывшемуся, скорее, предвкушение недостижимого. Чаще всего дар провоцировать подобную «тоску» называется у нас не совсем понятным мне словом «сексуальность», которое при обратном переводе с английского оказывается уж совершенно непонятной «половитостью». Между тем дар этот так же редок, как ощущение счастья, и присущ людям, в моем случае, женщинам, вне зависимости от их внешних данных. Не приходилось ли вам испытывать неуютное замирание сердца при виде гибко потягивающейся на скамейке осеннего парка девушки, лица которой вы даже не видите, потому что она далеко и не смотрит в вашу сторону, зато вам мгновенно, как при вспышке фотокамеры, виден весь ее облик, в котором при более внимательном рассмотрении нет ничего примечательного, и все же сочетание небрежно распущенных по плечам прядей, поворота головы, поднятых вверх слабых рук с длинными пальцами и смело вытянутых прямо под колеса пролетающих мимо велосипедов ног в черных обтягивающих брюках приводит вас в состояние неописуемого трепета и восторга? Если да, вы понимаете о чем я говорю. Если нет, я могу только позавидовать тому, что вам еще предстоит это пережить…